Разместить всех разумно. Мой компаньон со мной согласен. Эти чертовы болельщики выныривают отовсюду.

От Длинных Столбов нас отделяют примерно восемьдесят километров.

И нужно отказаться от заманчивой идеи нестись со сверхзвуковой скоростью, чтобы не привлекать к себе внимания.

Велю Тонналярде сбавить ход и ехать, как едет обычный фургон, везущий мебель.

Но усидеть в кабине я не могу.

Времени в обрез.

— Можно ли осветить кузов? — спрашиваю.

— В кабине есть две лампочки, — говорит Тонналярда. — Я протяну провод через окошко и подключу к батарее. А на щитке есть штепсель.

— Отлично. Дальше поедешь сам и остановишься в двух километрах от Длинных Столбов.

Схожу, влезаю в кузов, мы укрепляем лампочки, потом Тонналярда запирает меня, снова садится в кабину и заводит мотор.

Все футболисты еще спят, лишь дедушка Слюни завернулся в одеяло и массирует мускулы.

— Что за чертовщина происходит? — спрашивает он.

— Ничего, — говорю, — просто переезжаем в другой дом.

Беру чемоданчик с белым крестиком, открываю и нахожу склянку с жидкостью, от которой начинаешь всхлипывать, едва ее понюхаешь.

Как только я отыскал нос Ого Пальмы, сразу сунул его в склянку, и бедняга тренер подскочил так, словно услышал трель будильника.

Похлопал глазами и стал озираться вокруг. С минуту он соображал, что к чему, но едва понял — съездил мне кулаком в зубы.

Я схватил его руки и засунул их в карманы.

— Успокойся, — говорю, — нам с тобой надо кой о чем потолковать, когда у тебя в мозгах просветлеет.

— Эту подлую штуку подонки из «Апатиа» придумали! — восклицает он. — Клянусь, они дорого за все заплатят!

— Послушай и постарайся меня не прерывать, — говорю. — Нельзя терять ни минуты, если хочешь выйти завтра со всей командой на поле. Сейчас полицейские рыскают по району и держат наготове пару центнеров железа, чтобы заковать в него тебя и твоих игроков.

Ого Пальма смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Наручники? — говорит. — Полиция? Что за ерунду ты порешь?

— Не успели мы скрыться, — отвечаю, — как я услышал сирены у Вилла-Варикоза.

— Басни! — отрезал Ого Пальма. — Во-первых, не понимаю, зачем полиции вздумалось нас искать. И потом, никто не знает, где мы скрывались.

— Видишь тот сверток на полу? — говорю и показываю на Черный Свитер. — Так вот, там фотограф и журналист из газеты «Пенальти». Они крутились возле Вилла-Варикоза. В «Пенальти» все знают, где вы скрывались, а полиция знает, у кого спрашивать.

— Собачьи морды! — воскликнул Ого Пальма.

— Теперь слушай в оба уха, — говорю. — Я тоже хочу задать тебе парочку вопросов, а ты отвечай честно. И помни: будешь врать — вернемся назад и вместе с фургоном въедем во двор Централки. Тогда завтра вы не выйдете на поле, и «Апатиа» выиграет матч, даже не ударив по мячу. Понял?

Чувствую возле правого уха чью-то ногу. Откидываю ее ударом головы, оборачиваюсь.

Это — нога массажиста, который успел очухаться.

— Кончай, — говорю, — я не нуждаюсь в массаже.

Массажист попытался подняться, но тут фургон дернулся, и он откатился к левой стенке.

— Что задумал этот тип? — спрашивает Семестре.

— Пока не могу понять, — отвечает Ого Пальма. — Ты к нему не лезь, попробуй лучше разбудить ребят.

Семестре почесал свою лысую голову, взглянул на меня, потом осмотрелся вокруг.

Взял свой чемоданчик с белым крестом и принялся за дело.

Настал момент пробуждения. Кто зевает, кто отдувается, кто сердито бормочет.

Я снова прицелился глазами в Ого Пальму.

— Итак, во сколько ты вышел из дому вчера утром?

— Без четверти восемь, — отвечает Ого Пальма. — У меня была назначена встреча с ребятами точно в восемь на проспекте Вечный Зуд. Там — наш клуб. Возле клуба нас ждал автобус. Мы все в него сели и без четверти девять приехали на Вилла-Варикоза. Автобус пустым вернулся назад, а мы остались.

— Ты не возвращался домой после полудня?

— Скажешь тоже! Что я там потерял? Я ни на минуту не оставлял ребят.

— А из твоих ребят никто не возвращался в город?