Извилистая, густо усыпанная хвоей едва заметная тропка привела к высокому песчаному берегу. Внизу открылась туманная гладь реки. Наполовину вытащенные на берег узкие длинные лодки чуть покачивались на лёгкой волне. Рядом негромко переговаривались смутно виднеющиеся фигуры.

Зябко дохнув в ладони, Алексей оглянулся, дожидаясь приотставшую спутницу.

— Однако зело темно ещё, — озабоченно глянула вверх Гертруда. — Кабы не рановато пришли…

— Да нет, — неопределённо мотнул головой Алексей. — Вон они там, ждут уже.

Придерживая за руку, помог спуститься по крутому осыпающемуся спуску.

— Здрава будь, Гертруда, и ты здрав, Олекший, — заулыбался Микит. — Ну что, вот-вот рассветёт. Может, трогаемся помаленьку? Вы с шурином первыми отходите, а мы уж, значится, с Фирстом опосля… Только вот для начала водяника уважим.

Сунул руку за пазуху и вытащил краюху хлеба. Что-то пошептал и швырнул в реку. Покачавшись на волнах, хлеб медленно поплыл по течению.

Вытянув шеи, мужчины замерли, завороженно наблюдая за рекой.

— Чего это они? — шепнул Алексей. — Рыбачить, что ли, собрались?

— Подношение водяному, — спокойно глянула Гертруда. — Так положено. Ритуал.

— А-а-а…

Раздался шумный всплеск. Краюха исчезла.

Мужчины обрадованно вскрикнули.

— Стало быть, принял наш дар водный хозяин, — повернулся сияющий Микит. — Можно плыть смело…

Алексей сокрушённо вздохнул.

Ну какой ещё водяной? Это уже явный перебор. Должны же быть хоть какие-то границы разумного. Почему бы для начала не принять самое простое объяснение. Ранняя осень, зорька, рыба активно нагуливает жирок, с ночи голодная вся, вот хлебушек-то и проглотила. Тут ведь теперь каких только рыбин не водится, наверно. Вон, в Москве-реке во времена Ивана Грозного и стерлядь, и севрюга, и даже осетры водились. И ещё какие. Пудовые. Сети рвали как паутинку. А здесь уж поди тем более, чего только не водится. А эти сразу — водяной, и всё тут. Как дети малые. Конечно, так и до русалок недалеко. Лупоглазых и обольстительно чешуйчатых…

— Видели? — Гертруда обескураживаще улыбнулась и зашагала к воде. — Да, и учтите. Не вздумайте на реке посмотреть в навь даже ненароком. Не любит он этого. Не ровен час, осерчает, лодку перевернёт.

— Я, э-э-э… да, — растерялся Алексей. — Учту…

Почтительно устроив старенькую ведунью на носу лодки, Онтей терпеливо подождал, пока Олекший бережно, словно малое родное дитя, уложил громовое оружие.

Наверно, неспроста так пестуется. Если не знать, ни за что не скажешь, что эта колдовская вещица может, убивать громом. По виду какая-то чудная железная палка на затейливой деревяшке. И как ей можно убить, а уж тем более громом? Если только как дубиной по голове. Откуда тогда гром-то? Хотя дядька Еким врать не станет. Если бы не ведун, говорит, всех бы нас эти поганые нурманы загубили, не иначе тот купец давешний им про деревню наплёл.

Олекший неуловимым движением провёл рукой по животу, как-то хитро повёл плечами, и необъятная, словно прилепленная к спине пятнистая заплечная котомка сама сползла вниз.

Онтей задумчиво потеребил бороду.

Вот что ни говори, сразу видно нездешнего колдовского человека. И одёжка чудна, и палка эта, и котомка. На спине сидит, да так ловко, словно обнимает. Прямо не вьюнош с виду, а леший-горбун какой-то. Повстречаешь такого в тёмном бору, наверно, вот так сразу и помрёшь на месте со страху-то.

Алексей уселся и вопросительно оглянулся.

— Может, толкнуть?

— А? — Онтей растерянно повернулся к Гертруде. — Чего он говорит-то?

— Может, помочь, говорит? Лодку-то столкнуть?

— А, не, — Онтей деловито взялся за весло. — Это мы уж и сами управимся, — попробовал тронуться и тут же убавил пыл. — Однако уж больно осела за ночь. А ну-ка, подтолкни-ка, Микит! Похоже, сам и впрямь не строну.

— Ничего, сейчас подправим…

Поплевав на руки, Микит упёрся в корму, поднатужился и с натугой вытолкнул лодку на чистое. Течение тут же подхватило и начало разворачивать в сторону.

Онтей спохватился и бешено заработал веслом, выправляя вдоль берега. За низким бортом возмущённо забурлила вода.

Поудобней устроившись на ворохе камыша, Алексей протянул руку и сполоснул лицо. Ледяная вода мгновенно разогнала подкатывающую дремоту. Зябко поёжившись, утёрся рукавом и накинул капюшон от брызг. Онтей трудился веслом не хуже любого подвесного мотора.