Шрифт:
Он потрясенно уставился на нее.
– Это нелепо! Я никогда… – Роланд осекся.
Лицо Лилибет пылало.
– Думаешь, я идиотка?! – воскликнула она. – Думаешь, я не знаю? Когда новости о твоих последних чертовых похождениях услужливо доставляются мне той или иной приятельницей в течение последних нескольких лет? Всегда с самоуверенной улыбочкой, всегда с огромным наслаждением. «О, дорогая, ты в жизни не догадаешься, что я только что слышала! Такая пикантная новость о нашем гадком друге».
Он закрыл глаза.
– Я не такой, как Сомертон, Лилибет. Я всегда держусь своих обещаний.
– О да. В точности как держался меня тем летом.
– Это несправедливо! Все было совсем не так. Тогда… – Он замолчал, словно заперев остаток фразы в своей бурно вздымающейся груди. – Я тогда был мальчишкой, Лилибет. Вечно дующимся, обидчивым мальчишкой, у которого до сих пор не отнимали того, что он любит. Мне хочется думать… мне хочется доказать тебе… что с тех пор я вырос и повзрослел.
Он выглядел таким смиренным, таким раскаивающимся, таким уязвимым, будто протягивал ей на широкой ладони свое сердце. При виде его серьезного лица боль в груди разрасталась, вибрировала, готовая прорваться.
Лилибет выставила перед собой руку ладонью наружу.
– Довольно, Роланд. Просто оставь меня в покое. Мне и так хватает сложностей.
Она повернулась и пошла вверх по холму, туда, где стоял Филипп с руками, полными цветов персика, и с нетерпением на лице.
Глава 8
Роланд предпочел бы просто порвать лежавшее в кармане письмо, а не читать его. Сжечь его, заплевать, проклясть его автора, обречь на прижизненный ад, желательно с толпой полногрудых женщин, вечно танцующих голышом вне пределов его досягаемости. Вот это бы ему подошло. Бог свидетель, это было бы справедливо. Он еще в жизни не оказывался в таком оскорбительном положении. Лилибет бросает ему в лицо обвинение в распутстве, а он не может защититься! Не может отрицать, не может объяснить, не может высмеять.
Не может сказать ей правду.
И все из-за чертова сэра Эдварда, и его чертовых секретов, и всей этой проклятой чертовой разведки, пусть она провалится в преисподнюю.
Роланд ворвался в кухню и с мстительным грохотом плюхнул корзинку на стол. На другом конце стола задребезжала супница, полная бобов.
– Синьор!
Роланд подскочил и обернулся. В дверях стояла девушка с высоко приподнятыми бровями и тревогой на лице.
– Да что за дьявольщина, в самом деле! – воскликнул он. Черт побери. Неужели здесь, в глуши, все его навыки так быстро проржавели? Или мозги протухли из-за Лилибет? Многие пытались тайком подкрасться к лорду Роланду Пенхэллоу, но никому это не удавалось.
А сейчас простая итальянская кухонная работница едва не заставила его обдуться прямо на месте простым «синьор», сказанным не вовремя. Она беспомощно шлепала губами.
– Синьор… корзинка… синьора Сомертон… – Она посмотрела на корзинку, на Роланда и выронила из рук кувшин. Тот упал на пол и разбился. – О Dio! – вскричала девушка, нагнулась с красным как маков цвет лицом и начала собирать осколки в передник, причитая что-то по-итальянски.
Роланд смягчился и опустился на колени рядом с бедняжкой.
– Ну-ну. Дай, я сам соберу. Это всего лишь посуда, ничего страшного. – Он отодвинул руки девушки, собрал осколки, сложил на стол и извлек из кармана носовой платок. – Видишь? Совершенно не о чем беспокоиться, милая. Я и сам побил кучу тарелок. – Он протянул ей платок, и она тут же громко в него высморкалась. – Да. Все в порядке. Э-э-э… если хочешь, оставь его себе. Не возвращай. – Он помахал рукой.
Она посмотрела на Роланда и улыбнулась сквозь слезы. «Довольно миловидная девушка, – решил он, – блестящие черные волосы, круглые розовые щечки», – и улыбнулся ей в ответ.
– Ну вот видишь? Все совсем неплохо. Кажется, нужно сказать «buon».
Ее полные слез темные глаза мечтательно затуманились.
– Grazie, синьор Пенхэллоу. – Она произнесла это совершенно очаровательно, с типичными итальянскими лирическими интонациями.
– Даже и не думайте об этом, синьорина… э-э-э…
Она улыбнулась еще шире, продемонстрировав прелестную ямочку рядом с пухлыми губками.
– Франческа, синьор. Mi chiamano Франческа.
– Франческа! Чудесное имя. Мою мать звали Френсис, упокой Господь ее душу. Полагаю, это одно и то же, только по-английски. – В руке хрустнуло письмо. Роланд взглянул на корзинку для пикников на столе. – Ну, мне пора. Хотел только корзинку вернуть. Замечательный ленч. Сыр был превосходным. Э-э-э… – Он посмотрел на Франческу. Щеки девушки порозовели еще сильнее, голова склонилась набок, глаза медленно моргали. Роланд откашлялся. – Э-э-э… да. Я ухожу.