А время, как вам самим прекрасно известно, шло.

Года точно не припомню, только знаю, что было это двадцать четвертое сентября, — в тот день выходила замуж Макрине Джаши. Родители Макрине были люди зажиточные, и на свадьбу были званы все Харалети, от мала до велика. Женихом — с бантом на шее — был Осико, и отцу его, Самсону, не оставалось ничего другого, как вытащить на свет божий залежавшиеся в кушетке чоху и арха­лук, а чтоб его снова не покусала та насморочная собака, он перео­делся уже за плетнем, по выходе со двора, с превеликим трудом застегнув меленькие, как вишневая косточка, пуговички архалука. Тереза тоже, из уважения к брату, вырядился в красную атласную рубаху и расслабил мышцы, чтоб она не расползлась по швам. В тот день ни в одном харалетском доме не варили обеда — берегли аппетит для свадьбы. И хотя после полудня все слегка перекусили, держаться до восьми часов едва хватало терпения — именно на этот час была назначена свадьба; об этом извещала пригласительная карточка, украшенная парочкой воркующих голубков. Актеров, разу­меется, пригласили в первую очередь — актеры всегда хороши за столом. Хотя в тот день ставили «Коварство и любовь», но кому было до театра... Однако Шашиа Кутубидзе все же строго прохрипел: я-де ничего не знаю, к восьми часам чтоб все были в париках. Вот если, когда Какала даст третий звонок, никого из зрителей в театре не будет, тогда можете переодеться и идти на свадьбу... «Хорошо, хорошо, сударь», — скороговоркой ответил Титико Глонти и вернулся к спору со своим двоюродным братом Ефремом Глонти: «Так вот я тебе и говорю, что пистолет надежнее сабли: с пистолетом в руках всегда одолеешь вооруженного саблей, но при этом учти одно: сумеешь ли ты отточить пистолетом карандаш? Так что всему свое место, Ефрем...» Титико был настроен как следует покутить и пустил­ся в пространные рассуждения, чтоб легче скоротать время. Но время-то шло и так, само по себе, и когда наступило полвосьмого, тетя Какала дала, по знаку Шашии Кутубидзе, первый звонок. Но для кого, спрашивается? — в театре не было ни души, да и кто бы сегодня сюда пришел... В без десяти восемь Шашиа снова кив­нул головой, тетя Какала вторично затренькала колокольчиком, и Верико Тирошвили взялась уже было за пуговицы — ни одного зрителя так и не было видно; но когда тетя Какала уже вот-вот должна была дать третий звонок, после чего все могли сменить костюмы и, вырвавшись на волю, поспешить в богатый дом Софрома Джаши, на свадьбу, как в самый последний миг откуда ни возьмись появился наш бородач — Малхаз Какабадзе; бросив пятачок в ящичек тети Какалы, он поднялся на галерку, глянул на растерявшихся артистов, которые уже совсем было навострились дать тягу, и прокашлявшись в кулак, крикнул:

— Что такое, почему не начинаете спектакль?

Ему откликнулся Ефрем, изображавший Миллера:

— А вы не приглашены на свадьбу, Малхаз?

— Да, приглашен.

— Тогда что ж вас привело в театр, ни дна ему, ни покрышки?

— Я предпочитаю посмотреть спектакль!

— Выходит, теперь нам всем, сколько нас здесь есть, из-за одного человека не идти на свадьбу?! — раскипятился Титико Глонти. — А вы не слыхали такого: один за всех?

— Я слышал: все за одного!

— Ты решил погубить нас?! — вскричал Миллер.

— Почему погубить, друг любезный, — не я толкал тебя идти в артисты! А коль взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Что-то я не припомню, чтоб ты пришел ко мне с вопросом: каким бы ремеслом ты посоветовал мне заняться, дядюшка Малхаз...

— Да, но чем смотреть на такую игру, лишенную всякого настроения, не лучше ли погулять на хорошей свадьбе? — вскинул плечи президент фон Миллер.

— Ничего я не знаю! — вспыхнул Малхаз. — Вот еще! Я ведь бросил в ящик свой пятачок, тебя спрашиваю, Какала?!

— Да.

— И вовремя занял свое место?

— Так-то оно так, но...

— Никаких «но» и «мо» я не знаю!! Кому принадлежит этот театр, в конце-то концов, твоему папеньке или империи?

— Империи, и все же...

— Ну так и начинайте сию же минуту. Мне тут не до разговоров с вами...

— Да, но...

— Надоели вы с этим своим «но»! Ведь не с «но» же начинается данная пьеса! Ну так и начинайте, как положено, мой вам совет!

— Не начнем! — крикнул в бешенстве гофмаршал фон Кальб.

— Что-что?! — угрожающе вопросил Малхаз. — Не начнете?! Где директор?

Шашиа Кутубидзе вышел на середину сцены. Так, как был, — без парика и пудры, а до чего ж бы ему подошла роль разбойника!

— Что тут у вас происходит? За что тебе платит деньги империя?! Сейчас же прикажи всем вот этим играть, не то... Железные каламаны надену, возьму в руку железный посох, и я не я буду, если не доберусь до самого губернатора, порукой в том моя борода и мои усы... За кого вы меня принимаете! Я никому не позволю себя дурачить! Ну как, начинаете или нет, я тебя спрашиваю, Кутубидзе ты там или Мутубидзе?!

— Начинаем, начинаем, а что же еще, разумеется, начинаем, — прохрипел Шашиа. — Давайте там! Начинайте немедленно!

— Довольно, это уже не шутки, — начал Ефрем Глонти. — Вско­ре весь город заговорит о моей дочери и о бароне. Моему дому гро­зит бесчестье.

— То-то! — выкрикнул сверху Малхаз.

— Дойдет до президента и... — уныло бубнил Ефрем Глонти. — Одним словом, больше я этого дворянчика сюда не пускаю.

— Ты не заманивал его к себе в дом, не навязывал ему свою дочку, — промямлила безо всякого выражения Верико Тирошвили.

— Мне надо было как следует пробрать дочку, — вяло продол­жил Ефрем Глонти. — Мне надо было хорошенько намылить шею майору, а не то все выложить его превосходительству папеньке.

— Ну, тогда я пошел, — сказал Шашиа, — я вам больше не нужен. А вы подойдете потом. Ничего, что немного опоздаете, — свадьба до утра.

— Не мешайте нам, если можно, кто бы там ни был!

— Ухожу, сударь, ухожу.

— ...Где только эти барчуки не таскаются, черт знает чем только не лакомятся! — продолжал монотонно Ефрем Глонти. — Так что же удивительного, что такого сладкоежку вдруг потянуло на све­женький огурчик...

— Там будут янтарные куры под чесночной подливкой! — вне­запно выкрикнул в сторону Малхаза гофмаршал фон Кальб.

— Стой-стой! Этого в тексте нет!

— Нет, но... А сациви из индейки — одно объедение! — восклик­нул Фердинанд.

— А сдобренный аджикой жареный поросенок!— проревел президент фон Вальтер.

— С чего это ты взялся на сцене, тебя же нет в этом действии!!! — еще громче рявкнул Малхаз. — Все лишние сейчас же оставьте сцену и продолжайте спектакль. Каждый выйдет в свое время.