Чёрт, надо было вынести мусор. Не додумался. А эти и туда заглянули. Не брезгливые. Вспомнить бы, что он там писал…

Не дав Паше долго мучить себя воспоминаниями, Моисеев положил перед ним развёрнутую записку.

– Что на это скажете?

Манин пробежал глазами по тексту, моментально восстанавливая в памяти.

Пропустил слова Шпака о том, что тот уехал на службу, оставляет ключи и просит присмотреть за квартирой. Дальше интереснее: «…Ты оказался прав на все 100 %. Пока не знаю, что с этим делать. Уверен в одном: меня им не заполучить». Слава богу! Никакого упоминания о Мраке или демонах. И приписка вполне нейтральная: «Не дрейфь, капитан. Прорвёмся!» Речь могла идти о чём угодно.

– Понятия не имею, что он хотел сказать этой бредятиной, – пожал плечами Павел. – И тогда ни черта не понял. Честно говоря, мы с ним в тот вечер напились… Поминали Оксану. Я изрядно набрался, пытаясь успокоить Шпака, и совсем не помню, о чём говорили под конец. Утром проснулся здесь. Василия Семёновича нет, а на столе эта записка и ключи. До меня дошло только, что он квартиру на меня оставил, пока не вернётся.

– А порвали зачем?

– Привычка, – Паша криво улыбнулся.

– Что ж, ладно, – фээсбэшник свернул склеенный листок и спрятал обратно в карман. – Разберёмся. Попрошу вас, капитан Манин, сдать ключи от данной квартиры и не распространяться о том, что услышали. Надеюсь, об ответственности за разглашение государственной тайны напоминать не стоит?

Домой он почти бежал. Ноги сами несли по знакомой дороге, а в голове, словно в пчелином улье, гудели сумбурные мысли.

Шпак погиб!.. Как? При каких обстоятельствах? Несчастный случай или убийство? Что произошло на станции? Вопросы, вопросы… Ответы на которые Манин намеревался получить в Зыби от самого Шпака.

Он не заметил, как очутился в своей квартире. Вроде только что разговаривал с Моисеевым, а теперь стоит посреди собственной комнаты и глупо таращится на стены. Даже туфли не снял. Ключи зажаты в кулаке, который нервно хлопает по раскрытой ладони второй руки.

Так, спокойно, надо прийти в себя.

Манин медленно отступил в прихожую, переобулся в тапки, разделся и пошёл умываться. Журчание воды частично вернуло растраченное самообладание, а холодный душ освежил тело.

Теперь ужинать. Постараться выбросить всё из головы, после чего можно лечь, расслабиться, и без лишней суеты приступить к делу.

В Зыбь провалился мгновенно, едва коснулся подушки.

Мысли, постоянно вертевшиеся вокруг Оксаны и её отца, привели Павла к огромному особняку. Построенный в готическом стиле, в три этажа, выглядел он величественно и надёжно. Не дом, а крепость. Особняк разительно отличался от той покосившейся халупы, где Шпак стрелял по демонам. Но входная дверь с номером та же. И лес вокруг не изменился. Разве стал красивее. Деревья, что ли, вытянулись и ещё больше позеленели? А вон и вода блестит между стволами. Неужели озеро, о котором так мечтал Василий Семёнович?

Сам хозяин обнаружился в большом каминном зале на первом этаже. Шпак мерно раскачивался в кресле-качалке перед очагом, где лениво потрескивали горящие поленья. Увидев Павла, полковник в приветственном жесте поднял руку, а вслух ворчливо произнёс:

– Пожаловал наконец. Сколько ждать можно? Хоть бы о Ксюхе подумал, если до меня, старика, тебе дела нет. Зятёк называется…

Не придав значения брюзжаниям, Павел уселся в такое же кресло рядом и спросил прямо:

– Что случилось на станции?

– Чёрти что, – недовольно пробурчал «тесть». Наклонился, поднял с пола бутылку коньяка, показал Паше. – Будешь?

Получив отрицательный ответ, глотнул из горла, поставил коньяк обратно.

Манин терпеливо ждал, рассматривая полковника. На первый взгляд с ним всё в полном порядке. Такой же, как и прежде, уверенный в себе служака, в меру испорченный военным бытом. Нет, Мрак его не сломил. Василий Семёнович остался офицером старой закалки, а ещё добрым и любящим отцом.

– Паршиво получилось, Паша. Когда я понял, что твой Гидон не остановится ни перед чем, чтобы проникнуть на станцию, начал сам постоянно проверять караулы. И, знаешь ли, заметил одну странность. Мои солдатики с каждым днём чаще стали засыпать на посту. В караулке и в казармах пошли разброд и шатание. А милицейского внешнего оцепления иной раз вообще не было. Сплошное разгильдяйство, короче. Как чувствовал, что добром не кончится. Вот и произошло…

Он снова приложился к бутылке, крякнул и с наслаждением задымил толстой сигарой, живо напомнив Уинстона Черчилля. Кстати, в названии коньяка тоже значилось это имя. Манин заподозрил, что знаменитый премьер-министр входит в число кумиров Шпака.

– Что я только ни делал, – выпустив сигарный дым, продолжал рассказывать полковник. – Отсоединял магазины и штык-ножи, даже автоматы забирал у спящих часовых, снимал с поста, объявлял наряды вне очереди, сажал на «губу», бывало, отстранял от службы караул в полном составе – ничего не помогало. Хоть сам караульную службу неси. И ведь нёс. Ночами не спал. Зато оказался в нужном месте и в нужное время. Заметил на одном посту посторонних, рядом с часовым. Стоят себе, болтают миленько, ещё и покуривают в придачу. Вопиющее нарушение. Ну, я туда, и с ходу в крик: «Это что за бардак, мать твою растак?!» Они опешили вначале, но быстро в себя пришли. Развернулись ко мне, и тут вижу, что ребятки-то вооружены. Мало того, и мой солдатик направляет на меня автомат. Ну, думаю, дело швах. Не знаю, как успел среагировать. Упал на землю, покатился, пистолет выхватил. Пальба началась. Пока мог, отстреливался. Выпустил оба магазина, кого-то зацепил. Потом вдруг всё закончилось, а я оказался здесь. Вот, собственно, и вся история.

– Так… – Паша потянулся к бутылке и отхлебнул. Коньяк приятно согревал, но не пьянил. Интересный напиток изобрёл себе Шпак. Теперь понятно, почему он трезвый, несмотря на то, что наполовину опустошил созданную ёмкость. Ладно, если только первую. – И долго вы тут прохлаждаетесь?

– Достаточно, чтобы отгрохать этот дом и понять: вернуться обратно мне не светит. – Полковник помолчал, пристально глядя на Павла. Вдруг его жёсткий взгляд смягчился, потеплел. Губы тронула добродушная улыбка, и Василий Семёнович заговорил совершенно другим, умиротворённым тоном: – А знаешь, меня это нисколько не огорчает. В жизни я достиг всего, чего хотел. Даже смерть достойно встретил, как и мечтал, до конца исполнив служебный долг. И потом… Я всё время с Ксюхой. Ты представляешь? Всё время!