спокойно уйти, надо немного поговорить с психопатом, суметь усыпить его неадекватную

бдительность.

– Они управляют мной. Управляют через эти провода, которые вшили в меня! Но я не

позволю им делать это. Ни за что!

Он яростно затряс головой и снова принялся резать руки. Я успела отступить на три шага,

прежде чем парень снова заговорил со мной.

– Они идут. Ты слышишь? Теперь не спастись! Помоги мне, Иллюзия. Они отключили мне

ноги. Без тебя я не справлюсь!

Он пополз ко мне, повторяя свою просьбу о помощи, пока его речь не превратилась в

неразборчивый шёпот. Что-то из прошлого выжигало его мольбу на теле и заставляло

оставаться здесь. Я протянула ему руку, но как только её коснулись его израненные пальцы,

я вскрикнула и убежала с чердака.

Я спускалась пешком по бесконечным пыльным ступеням, оставляя на них красные следы.

Это были не только следы моей боли. Следы вечного стыда и презрения к себе за свою

трусость, свой эгоизм и тот ад, против которого я восстала, от которого убежала, только для

того, чтобы найти его в себе.

Я уже знала такой стыд. Тогда Андрей был ещё жив. Всё лето в доме напротив играла одна

песня. Я не помню текст этой песни, не знаю, что за группа её исполняла. На уме осталась

только одна строчка: “когда осенний первый дождь напомнит вам, что меня нет”. Это был

рэп, а мы с братом не очень приветствовали это музыкальное направление. Мы злились и

желали, чтобы скорее наступила осень, чтобы он скорее остался только воспоминанием. А в

конце сентября дождливым вечером у дома напротив собралась большая толпа. Я не поняла,

что случилось, и спросила об этом в местном чате. Через несколько минут одна девушка

написала, что оттуда выбросился какой-то мальчик.

Пошло оживлённое обсуждение, люди с огромным интересом говорили о его смерти,

жестоко шутя, в тайне от самих себя радуясь тому, что они живы. Я долго сидела у экрана,

зачем-то всё это читая, пока на клавиатуру не стали падать слёзы. Потом я выключила

компьютер и открыла окно. Я прошептала: “Прости меня! Прости нас с братом, прости за то,

что не услышали твоего крика, прости, что мы смеялись, прости нашу жестокость!”

Часть меня верит в то, что это был не тот человек, из чьей квартиры всё лето звучала песня, и

убеждена в том, что, если даже это был он, мне совершенно не за что себя винить. Другая же

часть души до сих пор стыдится моих тогдашних мыслей и слов, которые никогда не сгниют

вместе с прошлогодней листвой.

Однажды я поделилась этой историей с Вадимом, и пожалела об этом. Мы встречались с ним

почти полгода. Это был сильный человек с жестоким характером и чёрным сердцем. Меня

привлекала его уверенность в себе, его манеры и поведение – он вёл себя так, словно он

властелин мира. Как-то на вечеринке по случаю его крупного выигрыша в лотерею (Вадиму

всегда очень везло, его даже называли любимцем судьбы) я подошла к зеркалу, чтобы

поправить макияж. Он подошёл сзади и обнял меня, а потом сказал, глядя на наши

отражения: “Мы боги”. Мой двойник улыбнулся ему, слегка прикрыл глаза и медленно

повторил его слова. Вадим признавался мне, что все его девушки, которых было немало,

быстро надоедали ему, но со мной у него всё обстояло иначе. По его словам, он видел во мне

продолжение себя, свою часть, своё отражение. Когда он в очередной раз заявил, что мы с

ним одной крови, я рассказала ему про ту песню и погибшего мальчика, а он просто

рассмеялся. Я знала, что так будет. Знала, что для него любое проявление совести –

непозволительная слабость. Я не ждала другой реакции – лишь надеялась, что этот смех не

ранит меня. Но он ранил, и я ушла от Вадима в тот же вечер. Он постоянно ревновал меня и

твердил, что никогда не отпустит. Об этих словах теперь иногда напоминает небольшой

шрам возле губы, но всё-таки он не сумел удержать меня, и это было моей маленькой

победой в поисках себя.

Когда я вышла из подъезда, начался дождь. К счастью обычный, и я впервые обрадовалась

ему. Была уже глубокая ночь, а по городу не ходило такси, поэтому мне не оставалось