Очень странно, что именно письмо Джеймса так ободрило меня. Я хорошо помнил тот день, о котором он говорил. Но не потому, что совершил тогда нечто достойное похвалы, а, наоборот, потому что не смог помочь другому человеку. Хотя я помог ему, чему очень рад, но за несколько часов до этого я оставил истекать кровью раненого иракца (этот инцидент описан во введении). Письмо Джеймса не оправдывает моего бездействия, но напомнило о том, что я сделал, и в данный момент это было для меня очень важно.

Во время учебы в Гарварде я начал общаться со Сперри по Skype. Выяснилось, что у него такие же проблемы, что и у меня. Как и я, он пытается справиться с ними с помощью алкоголя. Кроме того, он курит марихуану и ежедневно принимает с десяток прописанных ему лекарств. Иногда он пропадает на несколько недель, перестает отвечать на звонки, игнорирует мои письма. Потом появляется снова. Я понимаю, что нужно встретиться с ним лично, если хочу узнать всю его историю. Наконец мне удается договориться, что я заеду к нему домой на денек во время рождественских каникул, по пути к родителям в Аризону. Он соглашается, но опять исчезает. Я уже готов отказаться от визита, когда он снова появляется, всего за пять дней до запланированной поездки.

Полшестого вечера, и уже темнеет, когда я подъезжаю к дому Сперри в узком неосвещенном переулке городка на юге штата Иллинойс, минутах в сорока езды от Сент-Луиса. Два дня до Рождества. Как можно было ожидать в это время года, мой рейс многократно откладывался из-за непогоды и слишком большого числа пассажиров. Я должен был приехать еще пять часов назад. Машины перед домом нет, в окнах не горит свет, и я еще раз проверяю адрес: вроде бы все верно. Другие дома и дворы в переулке украшены пластиковыми Санта-Клаусами и гирляндами лампочек. Это единственное освещение в переулке. На доме Сперри никаких украшений нет. Я стучу в дверь. Мне немного не по себе, кажется, будто я без спроса вторгаюсь в чужую жизнь. Да, наши пути пересеклись во время боя за Эль-Фаллуджу, но на самом деле нас ничего не связывает.

В последние два месяца мы общались со Сперри, рассказывали о пережитом за годы, что прошли с нашей встречи в Ираке. Научиться доверять друг другу было непросто. Во-первых, у Джеймса не так много свободного времени, у него же трехлетняя дочь. Во-вторых, его физические и психологические травмы настолько серьезны, что он ни дня не может прожить без целого коктейля лекарств: клоназепам от приступов ярости, циталопрам для поддержания нормального уровня адреналина, гидрокодон от головной боли, миртазапин и амбиен от бессонницы, празосин, чтобы не снились кошмары. Еще Сперри приходится постоянно носить с собой специальное устройство, чтобы самостоятельно делать инъекции: его мучают непереносимые мигрени, настолько сильные, что он запирается в темной комнате и накрывается с головой одеялом, надеясь уснуть. До недавнего времени у него были и проблемы с алкоголем. Почти два года после возвращения из Ирака, которые он провел на базе Кэмп-Пендлтон, он вместе с другими ветеранами пытался справиться со своими проблемами, целыми днями заливая их спиртным или проделывая смертельно опасные трюки на своем спортивном мотоцикле (очень многие ветераны покупали такие по возвращении домой), гоняя на нем пьяным на бешеной скорости.

Он говорит, что своей жизнью обязан знакомству с военными, участвовавшими в войне во Вьетнаме. Это произошло в психиатрической больнице Управления по делам здравоохранения ветеранов, где Сперри оказался после неудачной попытки самоубийства. Там он понял, что, хотя алкоголь и помогает ему временно заглушить боль, в конце концов пристрастие к нему может стоить ему жизни. По словам Сперри, он сменил выпивку на марихуану (иногда он может позволить себе бокал-другой пива). Он утверждает, что это ему посоветовали врачи в больнице. Они, конечно, не могли прописать ему травку, так что Джеймс покупает ее у школьного приятеля: «Это единственное, что мне действительно помогает».

Сперри говорит, что, хотя марихуана и успокаивает, на самом деле смысл жизни вернула ему дочь Ханна. В одном из писем в ноябре 2009-го он рассказал мне о своих проблемах:

Я стучу в дверь, и Сперри почти сразу же открывает. Он в футболке и джинсах, в носках, но без обуви. С ним две собаки: Карли, недавно купленный, очень непослушный бультерьер, названный дочкой Джеймса в честь известного сериала iCarly, и Эверет, наполовину сенбернар, наполовину спаниель. Эверет плетется за хозяином и, как и сам Сперри, выглядит старше своего возраста.

Мы пожимаем руки. Я говорю, что он выглядит лучше, чем когда я видел его в видоискатель камеры. Он смеется. А вот Эверет от меня прячется. Я нагибаюсь, протягиваю ему руку, чтобы он мог меня обнюхать, но он настороженно отходит в сторону. Я выпрямляюсь, и он начинает лаять.

«Надо же, — удивляется Сперри, — как странно. Никогда не слышал, чтобы он на кого-то лаял. Никогда».

Я удивлен не меньше, чем он. У меня всю жизнь были собаки, и я знаю, как найти с ними общий язык. Возможно, Эверету передалась повышенная настороженность Сперри. По мнению психологов и психиатров, это один из распространенных признаков посттравматического синдрома у ветеранов. Причина в том, что в зоне боевых действий солдатам приходится быть в постоянном напряжении. Кроме того, многие из них перестают доверять людям. Владельцы собак иногда слишком полагаются на инстинкты своих питомцев, но я надеюсь, что к Сперри это не относится. Мы обмениваемся любезностями, но я чувствую, что ему неловко в моем присутствии. При личной встрече все совсем не так, как при разговоре по телефону. Дистанционное общение не создает близости и дает возможность контролировать ситуацию, ведь его можно прекратить в любой момент. Как бы то ни было, я добился, чего хотел: я здесь, в его гостиной. Теперь мы можем поговорить о его жизни после возвращения домой. Мне кажется, что, несмотря на все свои сомнения и колебания, он и сам хочет рассказать мне свою историю.