Шрифт:
К спрятанным богам
В глубинах бездонных
Скрывает Нерей
Холодных и сонных
Своих дочерей.
Нет свету прохода
Под гулкие своды –
Там пенится тьма,
И водовороты
Врываются в гроты
И сходят с ума.
Во мраке пещеры
Тромбоны поют,
На праздник Венеры
Невинных зовут,
Призыв животворный
Бесстыдной валторной
Вдали прогудел –
Расправлены крылья!
О, нежность насилья!
Гармония тел!
Глубины, гремите
Под шагом толпы,
И эхом звените
Бездарной стопы.
Но наше жилище
Не заводь-кладбище
Здесь рвут паруса
Ветра грозовые,
И боги живые
Творят чудеса.
Вызванивай, бездна,
Времен поворот.
День многолюбезный
Стоит у ворот.
И в день тот великий
Сам Янус двуликий
Сведёт к одному
Мой ум раздвоённый,
И голубь пленённый
Покинет тюрьму!
Ночная оделетта
Замри и молчи…
Слушай то, что будет.
Тишина разбудит
Тень звука в ночи…
Не голос ли мой,
Лёгкой тенью бродит
И тебя находит
И плачет, немой?
О, это же я.
Я. Я – несомненно.
Тот, кто – неизменно –
Всё любит тебя.
Я – наедине
Во тьме сам с собою.
Укрыт простынею,
Лежу в тишине.
И с легкой тоской,
Но без всякой боли
Ожидаю доли
Не знамо какой.
О как, наяву
Различишь меня ты?
Темнотой объятый,
Я молча зову.
Но зов столь силён,
Что, через молчанье,
Сквозь все расстоянья
Легко пронесён,
Дальний голос мой,
Лёгкой тенью бродит
И тебя находит
И плачет, немой.
Фрагмент
… и мёртвые не станут явны снова.
Быть может, лишь умам, что хрупки и слабы.
Но твой, но мой – сильней еще живой алчбы
Увидеть призраки заветного былого.
Та, преломившая с тобою хлеб земного,
Взяла бесценные дары моей судьбы,
Любовь растаяла с послушностью рабы,
Тщеславных ангелов непостоянно слово.
Чтоб горечь настоять, не хватит чистоты,
Случайно взгляд–другой на море бросишь ты
И видишь – пенится все то же сожаленье…
Молчание
Величье тишины растёт неодолимо
И к ночи клонятся весы неумолимо.
Дня столь желанного последний огонёк,
Что теплился в горсти, уже совсем поблёк.
Одно молчание на свете остаётся,
И ни одна страна от тени не спасётся.
И даль былых времён теперь недалека,
Колени обняла холодная рука –
Объятье смертное родно душе печальной,
И вчуже помнится ей свет первоначальный.
О, что за вздохом вдруг во мне отозвалось
Что им обещано, но так и не сбылось!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
К старым книгам
О клады древности, о важные Пенаты,
Хранители даров,
Гробницы, где вотще витают ароматы
Потерянных богов,
В тоске, всё об одном пред вами плачет время:
Пусть, набожной рукой
Коснувшись древних книг, с них снимут это бремя –
Их мертвенный покой.
Давно я не люблю, о ты, златообрезный
Тяжело-тесный ряд,
Те горы мудрости, что ношей бесполезной
Живущих тяготят.
Учители мои! Наследство столь огромно!
В пещерах золотых –
Не дышится душе, и груда неподъёмна
Гекзаметров литых.
Везде, о мраморы, мне слышен благодарный
И гордый шёпот: мы,
Чистейшей мысли храм построив светозарный,
Навек избегли тьмы.
Страницы мерных од! Вас населяют Греки,
Светила древних лет.
Не виден никому во тьме библиотеки
Их негасимый свет,
Свет пленной красоты, в хрустальном гробе спящей.
Во мраке запертой,
Чтоб и не ведала о страсти настоящей
Телесной и простой.
Увы! Столь долог сон, что смерти он подобен.
Давно молчит ваш дух.
Кругом лишь варвары, и слышать не способен
Их огрубевший слух.
И лебедь белая в далёкие затоны
Потянется с тоской.
И выветрится дух божественный Платона
Из памяти людской.
Часть II
Из посмертной книги Corona
Сонет Нарциссе
Короною иной прельстится ли чело,
В кольце прохладных рук блаженствуя стесненно –
Источник слез молчит, любовью окруженный,
Лишь тенью легкою волнуется светло.
Твоей груди вдохнув глубинное тепло,
Как сердце счастливо в тиши самозабвенной…
И жалует твой взгляд удел столь драгоценный,
Что слава рядом с ним – бессмысленное зло.
И я учености потуги забываю,
Когда в твоих глазах любовь мне говорит,
И взглядов огненных идет игра живая,
И в молньях шелковых заветный клад горит.
Целуй же этот лоб! Чуть разомкни ладони
И поскорее дай рубин моей короне!
Ода «Жасмину» [1]
Глаза твои блестят, что камни грановиты,
Горит огонь живой в оправе темноты.
Тоска моя и смерть их стрелами разбиты.
О соприсущее всему живому «Ты»!
Вокруг – все целиком окутано тобою!
День без тебя прожить – что в мертвую руду
Свое дыханье влить, что тяжкою плитою
Живую грудь накрыть, что век провесть в аду…
Мне опостылели мелькающие лица,
Мой труд любимейший – лежит сухой листвой.
К тебе одной стремлюсь, как льнет к гнездовью птица.
Слепой душой лечу на тайный голос твой.
Вдыхаю мысленно я нежный дух, что вьётся
В заветной комнате, в лучах, среди цветов.
Там властная любовь спросонок отзовется
Улыбкою родной на мой упорный зов.
Блуждая наугад, я всё искал дорогу
К твоим глазам во тьме, и вот я на пути,
Что прямо вверх идет до твоего порога,
Там к чаше чаш припав, смогу их вновь найти.
О как устал я их воссоздавать мечтою,
Хочу, в них заглянув, губами их закрыть,
Чтоб вживе свет их пить, чтоб ты была со мною…
И в обмороке вдруг твой трепет ощутить.
Ива
Дыханье легкое тебя колеблет, Ива,
И мнится мне – плечо трепещет боязливо…
То ветер? Или вздох, внезапный и простой…
И, облачком, любовь взлетает над листвой.
Взгляд, на цветы упав, обманет боль разлуки,
Я жду твоих шагов, ищу твой голос, руки,
То сладостное «Ты», что знаю я своим,
Минута минет лишь… и вот я рядом с ним!
Твое дыхание раскрытых губ коснулось –
И тотчас, задрожав, душа моя очнулась.
Ты здесь! Я чувствую! Пусть полон окоём
Листвой и блеском, всё ж – ты высветилась в нём.
Дыханье легкое колеблет ветви Ивы.
Плеча не мнится мне уж трепет боязливый –
И вздох раздавшийся – уже не одинок,
Ведь времени разбит томительный челнок,
Неявность явлена и в яви настоящей
Глотками долгими я пью огонь живящий!