Сац Наталия Ильинична
Шрифт:
– Неужто… Наталия Ильинична?
Подбежали еще три гардеробщицы из стареньких, тех, кто работал в этом театре со мной двадцать – двадцать пять лет назад. Я не хотела «раскисать», кроме того, опаздывала, но и поднимаясь в зрительный зал по лестнице, слышала их голоса, особенно один:– Ведь я же Паня. Не признали? Паня я. В антракте подошла к оркестру, меня удивило его жидкое звучание.
– Сколько у вас теперь музыкантов? Кто дирижер? – спросила я у отдыхавшего около своего пульта молодого альтиста.
– Четырнадцать, – ответил он мрачно, – говорят, при
Сац тридцать два было, а сейчас тут до оркестра дела никому нет. Когда уходила домой, оказалось, гардеробщицы поделили «честь» моего одевания. По одной калоше держали две гардеробщицы, шапку – третья, а Паня, надев на меня шубу, чмокнула в щеку. Что-то доброе друг к другу после дружной совместной работы у людей остается, но… сколько хорошего в самом нашем деле пропадает! Какой чудесный был у нас оркестр, сколько внимания мы уделяли музыке в спектаклях Центрального детского театра! Многие его спектакли критики-музыковеды называли «насквозь музыкальными», творческая дружба с талантливыми композиторами была «закадычной», на сцене нашего театра постоянно звучала и симфоническая музыка. Может ли человек большой культуры, гуманист вырасти таким, каким мы хотим его видеть, не зная языка музыки, великих музыкальных произведений, когда эти струны в его сердце не затронуты? Как угрожающе поползла из радиоприемников, с эстрады, да даже со сцен театров музыка щекочуще-развлекательная, с будоражащими ритмами, как мало молодежи посещает концерты настоящей, серьезной музыки! Наш отдел может, должен увлечь детей музыкой, заронить любовь, интерес к ней с ранних лет. У нас появляются певцы-солисты, хорошие дуэты. Мы устраиваем встречи детей с ведущими музыкантами Москвы, одаренными учащимися музыкальных училищ и студентами консерватории. У нас в штате две арфистки, скрипачи, ряд интересных инструменталистов, знакомящих ребят с народной музыкой, но не так-то просто «воспитать воспитателей». Заведующие многими клубами ждут от эстрады только развлекательности и, проглядывая предложенную им смешанную программу, упрямо просят «освободить» их юных слушателей от самой лучшей инструментальной музыки, ссылаясь на то, что «детям их клуба по сердцу только фокусники, жонглеры и дрессированные собачки, если уж не можете показать им живую обезьяну». Да нет, мы не снобы и не против того, чтобы поощрялась любовь детей к животным. Но музыку – не уступлю! В детском отделе помогла мне та разношерстная работа, которую вынесла на своих плечах и в первые после Октябрьской революции годы, и в лагерях, и в Саратове. Но по-настоящему увлечь меня она не могла. Количественное не давало дозреть качественному… В детском отделе удавалось организовывать симфонические концерты, выступления выдающихся инструменталистов и певцов. Сумела привлечь таких музыкантов, как М. Ростропович, Л. Коган, Д. Кабалевский, И. Безродный, Г. Гинзбург, которые выступали в концертном зале Дома Союзов систематически. Объединила и лучших своих артистов с оркестром на сцене Театра эстрады. Зрела идея, в которую верила все больше и больше. Нужен детский музыкальный театр! Он сможет по-настоящему заинтересовать ребят музыкой, научить их с малых лет любить ее. Все чаще приглашают выступать на радио. Завела интересную дружбу с юными музыкантами, особенно учениками талантливого педагога А. Артоболевской в Центральной музыкальной школе. Снова путешествие… но уже по ЦМШ. Молодые дарования! Готовлю к печати вторую (после возвращения) книгу по заказу Детгиза о музыке и музыкантах – «Всегда с тобой». Еду с туристической группой в Румынию: надо, чтобы то, что делаешь для детей, было современно, а для этого – шире видеть мир искусства сегодня. Музыковед Владимир Зак как-то мне сказал: «Ваша жизнь, Наталия Ильинична, всегда была полифоничной». Но главная тема моей жизни – нести большое искусство театра «насквозь музыкального» – маленьким; как и с первых дней моей режиссерской работы, обогащать детей музыкальными образами; не забывать слова П.И.Чайковского, что именно опера помогает композитору сделать музыку подлинно массовым искусством. Сейчас, как никогда, нужен театр оперы для детей и юношества. Эта тема становится для меня главной. В недрах детского отдела возникают абонементы детской филармонии. По нашему заказу создаются новые произведения для детей; Игорь Морозов вместе со мной – либреттистом написал симфоническую сказку «Айболит и его друзья»… Симфонические концерты вновь спутники ребят. И вот снова – огромный Колонный зал с хрустальными люстрами, две тысячи детей, симфонический оркестр и я на сцене… «Необыкновенное ощущение! Ни на момент не покидает впечатление, будто художественные образы рождаются сейчас, сию минуту, силой импровизации, – писал Иннокентий Попов. – …Наталия Сац удивительно точно чувствовала характер возникающих и развивающихся музыкальных образов. Быть может, в самом деле известную роль сыграло то обстоятельство, что в свое время она «стояла у колыбели» произведения, подала Прокофьеву мысль написать «Петю и волка»? 45 и 60 В работе и не заметишь, как тебе стукнет шестьдесят лет. Праздновать не хочется. Некогда, да и я еще – не совсем я. Кто-то прочтет адрес, эстрадники преподнесут цветы… ни к чему все эта Но «машина» закрутилась. Любители юбилеев и добрые друзья «варганят» что-то в Центральном Доме работников искусств. День начался неожиданно. В пионерской зорьке по радио рано утром обо мне сказали добрые слова Дмитрий Кабалевский и Владимир Фере. Я хотела, прослушав это, снова залезть под одеяло, но в дверь позвонили. Это был помощник Анастаса Ивановича Микояна с большой коробкой, письмом в папке и роскошными розовыми и красными гвоздиками (любимыми цветами И.Я. Вейцера и моими). Я прочла письмо Анастаса Ивановича с трепетом. В тридцатые годы он был тесно связан по работе с моим мужем и очень уважал его. Помню, мы вернулись с мужем из загса, устроили торжественный ужин, и Анастас Иванович был тамадой на нашем празднике. В своем письме А.И. Микоян вспоминал о моем муже, «верном сыне партии, вдохновенном строителе новой жизни», говорил о моей любви к театру для детей, радовался, что я снова в Москве, поздравлял с шестидесятилетием. Вы представляете себе, как дорого было мне его внимание теперь, через много лет? Да, много было волнующего и удивительного в этот день. Телеграмма Отто Клемперера из Швейцарии! Телеграммы из многих, многих детских театров – даже из города, где я родилась, – из Иркутска. Посылочка из Чехословакии от Милы Меллановой и известного театрального критика Йозефа Трегера; вырезки из чешских газет, где тоже знали о моем шестидесятилетии. На вечере эстрадники изрядно заполнили зал и сцену. Лина Ивановна Прокофьева с двумя внуками (оба названы Сережами – в честь их великого деда, Сергея Сергеевича Прокофьева), академик Георгий Иванович Петров и еще несколько драгоценных мне людей еле пробились через толпу акробатов и деятелей оригинального жанра. Пришли на мой праздник писатели Сергей Михалков, Лев Кассиль и многие еще, почти все московские композиторы во главе с Д. Кабалевским, сотрудники студии грамзаписи, где уже вышло несколько моих пластинок. Михаил Гаркави и еще сорок девять Дедов Морозов очень насмешили обращенной ко мне кантатой. Начиналась она словами: «Кормилица народная…» Поздравляли меня заводы, на которых помогала детской работе, театры, школы, сами дети! Дышать в зале было нечем – народу в два раза больше, чем мест. В официальном сообщении «45 лет работы в Детском театре и 60 лет со дня рождения» режиссер Эмиль Мэй предлагал переставить цифры: пусть будет «45 лет со дня рождения и 60 лет работы». Юбилей был горячий, озорной… разный, как моя жизнь. Читательницы любят «страницы личной жизни», читатели – юмор. Я – и то и другое. Новеллы вскакивали в мою жизнь сами. За каждодневными делами и хлопотами мне некогда было думать о личной жизни, да и поздно. Впрочем, однажды появилась возможность «личной жизни». Посмеемся? В этот день мне стукнул шестьдесят один год. После работы решили покататься «там, где зелень», на такси. Села рядом с водителем, дочь с мужем и младший сын – позади. Замелькали дома и деревья, встали перед глазами картины прошлого… День рождения всегда какой-то итог. Моего Зари уже давно нет, но сколько эпизодов и смешных и грустных встают перед глазами сегодня. Я говорила много, ободряемая всплесками понимания и смеха моих детей, понимания, которое ощущала в покачивании и поворотах головы самого непосредственного и объективного слушателя – водителя машины. Мы въехали во двор нашего большого дома на Фрунзенской часов в девять вечера. Было уже темно. Дети с шумом высадились из машины и пошли к парадному, где уже ждали меня и другие гости. Я осталась рядом с шофером, открыла сумку и среди лекарств, ключей, документов и косметики стала искать пятирублевую бумажку. Это было нелегко – лампочка в машине не горела. Беспорядок в сумке отчаянный, пятирублевая бумажка до завтрашней зарплаты единственная. Неожиданно над моим ухом раздался тихий голос водителя:– Простите, гражданка, как я из разговора понял, вы вдовствуете?
– Да, – ответила я как-то механически, продолжая искать деньги.
– Не сочтите меня за нахального, но я тоже в прошлом году овдовел. На Клязьме двухэтажный домик имею, сад фруктовый, огород… Если бы вы мне надежду подали…
Я уже нашла деньги, подняла глаза, увидела смущенное лицо и блестящие серые глаза славного простого человека. Он говорил искренне, хотя все это было и неожиданно и смешно.– Большое вам спасибо, – ответила я, стараясь быть серьезной, – но в следующий раз делайте предложение днем. Я ведь уже старая. Это в темноте вам не видно.
Он оборвал меня решительно:– Это, простите, не имеет значения. Я так понимаю – самое страшное в семейной жизни – скука. А с такой, как вы, не соскучишься.
Он сказал это горячо, убежденно, но мне было неловко: дети и гости ждали у дверей. Я попросила шофера получить четыре рубля, но сдачу он обернул в листочек бумаги и сказал, стараясь встретиться со мной глазами:– А я все-таки буду крепко надеяться: адресок вам свой записал. Хоть несколько слов черкните, очень мне ваши речи глубоко запали.
Я неловко улыбнулась, поблагодарила и засеменила к дверям дома. На следующее утро младший сын Илья, как всегда, потребовал денег, как он утверждал, на новые учебники. Я старалась сдержать его напор кротостью:– Дорогой, твои речи сегодня бесполезны. У меня есть ровно один рубль, и я могу поделить его с тобой только пополам.
Сын спорил. Я предложила ему рубль целиком. Он не унимался. Я заявила, что еще не научилась делать фальшивые деньги, а заработать… и т.п. и т.д. Тогда сын сказал кротко:– Хорошо, давай вместе откроем твою сумочку, а вдруг… Я знала, что там рубль, что это «вдруг» в отношении денег давно покинуло меня, и открыла с назидательным выражением лица сумку. Развернула бумажку «с адреском» и вдруг… стала красной, как десятирублевка, совсем новенькая, которая лежала внутри «адреска».
Вы представляете себе ликование разоблачившего меня сына?! Мне пришлось все же воспользоваться адресом на Клязьме. С благодарностью вернула положенные им «явно по ошибке» деньги. Морозко Нет, я уже не хочу возврата в Центральный детский театр, наши жизненные тропы пошли врозь. Сейчас единственная мечта – снова на белом листе написать: первый и пока единственный в мире Детский музыкальный театр. Некоторые люди не понимают разницы между поверхностным «мне хочется» и крепко-волевым «я хочу». Второе выковывается сердцем, разумом, временем и только тогда ваше «я хочу» значительно, готово преодолевать любые трудности, превращать мечту в действительность. Театр – вот тот «золотой ключик», который поможет открыть для детей сокровищницу музыки. Кто музыки не носит сам в себе, Кто холоден к гармонии прелестной, Тот может быть предателем, лгуном, Такого человека остерегись… Этими словами В. Шекспира начинаю выступление на пленуме Союза композиторов, посвященном музыке для детей и юношества. Через некоторое время эту же мысль еще более горячо развиваю в огромном Дворце съездов в Кремле. Первый секретарь Союза композиторов СССР Т.Н. Хренников помогает мне поддержать идею Детского музыкального театра на съезде, на котором собралось более двух тысяч композиторов, съехавшихся со всего Союза, присутствовали руководители страны. Чувствую, что моя идея поддержана огромным большинством присутствующих. На следующее утро после этого знаменательного выступления меня будит сын Илюша: «Ну что же ты спишь, мама! Уже второй раз тебя зовет к телефону сам Шостакович!» Да, это был Дмитрий Дмитриевич. Он очень тепло отозвался о моем выступлении на съезде композиторов и просил не бояться его тревожить в любое время, пока не добьюсь появления на свет первого Детского музыкального театра. «Нужен Детский музыкальный театр». Такая статья появилась в газете «Правда» 28 февраля 1962 года за подписью Д. Кабалевского и моей. Поддержали меня и наши писатели И. Сельвинский, Л. Кассиль, Л. Леонов, К. Федин, К. Чуковский, В. Катаев. Словом, пропагандирую свою идею везде и всюду. А в журнале «Советская музыка» на меня даже появляется музыкальная пародия музыковеда Владимира Зака, которая заканчивается словами: Сколько раз я повторять вам буду, буду: Стены пробивать я буду, буду. Оперу, оперу, дайте оперу ребенку. Дайте, дайте, дайте… это прогрессивно! Неустанно выступаю в самых разных организациях со словами, что Мусоргский, Бетховен, как и Пушкин, Шекспир, нужны молодежи были не только «вчера», они нам необходимы «сегодня», чтобы построить наше дорогое «завтра». Повторяю любимые слова М. Светлова: «Хорошая музыка делает любого человека тоже талантливым, любого слушателя – творческим человеком…» При этом я совсем не забыла, что в моем распоряжении сейчас много талантливых певцов, инструменталистов, артистов балета, замечательных русских танцоров «на низах», которых я неоднократно не только делила на бригады, но уже и объединяла в большие коллективы, выступавшие в Театре эстрады с полноценными спектаклями (вспомнить хотя бы «Вовку-укротителя» М. Львовского и В. Коростелева – пьесу, специально написанную для нас, с музыкой А. Долуханяна, имевшую незаурядный успех). А сейчас я, конечно, не только говорю. Я поняла главное: за театр детской оперы надо бороться не только словами и статьями, но и звуками самой детской оперы. И кто мне может запретить в новом, достаточно импозантном Театре эстрады к зимним каникулам поставить оперу М. Красева «Морозко»? Тем более я совсем недавно с успехом ставила ее в Саратовском театре оперы и балета, и она продолжает звучать во мне. Конечно, в Саратове были прекрасный оркестр, настоящие оперные солисты. Но ведь в Мосэстраде мне дано право брать на договора первоклассных артистов из музыкальных театров, способных студентов со старших курсов музыкальных учебных заведений. Из этой сокровищницы в первую очередь приглашаю Галину Свербилову, худенькую студентку Гнесинского института, обладающую чарующим колоратурным сопрано. Из Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко приглашаю солистов оперы Юрия Белокринкина и Яна Кратова. Оркестр Театра эстрады пополняем недостающими инструменталистами, необходимыми для исполнения партитуры М.Красева, а дирижер О.Шимановский рад встрече с хорошей музыкой и труда для многих репетиций не пожалеет. Но где репетировать? И как следует – не меньше месяца! Днем большинство исполнителей главных ролей в моем спектакле заняты, а вечером в Театре эстрады – концерты, полно публики. Идея! На третьем этаже – курительная комната, и довольно большая. Когда мы в ней поем, в зрительном зале не слышно. Добиваемся, что на полтора месяца эта нужная нам комната закрыта «по техническим причинам», отнята у курильщиков. Трудно нам там умещаться: пятьдесят два человека – солисты, хор, балет, а когда и оркестр – сами понимаете – теснотища! Но работа идет вовсю. На шесть последних репетиций нам дают основную сцену. Декорации и костюмы художника И.Зеленского уже давно нас дожидаются. «Вот только поймут ли дети оперу?!» – сомневаются застарело-предусмотрительные скептики-педагоги. Ну что ж, перевоспитаем и некоторых взрослых нашим, как мне кажется, по-настоящему удавшимся спектаклем. И вот день в день по плану – премьера детской оперы М.Красева «Морозко» на большой сцене Театра эстрады. После первых же спектаклей все билеты проданы до конца школьных каникул. «Есть Детский музыкальный театр!» – читаем мы ликующую статью одного из главных наших энтузиастов композитора Мариана Коваля. А прославленная артистка Большого театра Валерия Владимировна Барсова уже во второй раз приходит на наш спектакль, после конца – крепко целует исполнительницу главной роли Дунюшки Галину Свербилову. Радоваться успеху нашего «Морозко»? Но ведь опера эта возникла на сцене Театра эстрады только на время новогодних школьных каникул и замолкнет, как только погаснут елочные огни. Нет. Удалось доказать нужность Детского оперного театра. Первой радостью был приказ министра культуры РСФСР: «В целях улучшения и дальнейшего развития музыкально-эстетического воспитания детей и юношества создать в городе Москве стационарный Детский музыкальный театр…» Вторая радость – приказ того же министерства: «Назначить товарищ Сац Наталию Ильиничну главным режиссером – руководителем Московского государственного детского музыкального театра в порядке перевода из Всероссийского гастрольно-концертного объединения». (Так к этому времени была переименована Мосэстрада.) Итак, у меня уже есть право создавать драгоценное. Но нет помещения. Ощущение невесомости. Ведь я задумала не отдельные спектакли, а стационарный театр. Большое искусство для маленьких. Театр со своим московским адресом. Свободных театральных зданий в Москве не было. Знала. Просить никогда не любила, да, потом, надо прежде мобилизовать свою инициативу и обращаться за помощью, когда созреет план, кого и о чем конкретно надо просить. Но если крепко хочешь, то в конце концов появляется и чудесное «а вдруг». Так внезапно «вцепилась» в идею овладеть помещением бывшего кукольного театра на улице 25-го Октября. Уже много лет в центре Москвы стояло здание, считавшееся аварийным, и никто его не ремонтировал. Входная дверь не запиралась. На нижнем этаже кто-то строгал и пилил. Зрительный зал на втором этаже был объявлен опасной зоной, и он задыхался от собственной пыли. На третьем этаже предприимчивые семьи сами себе разрешили въезд без ордеров, а левую часть здания заняло Министерство энергетики. Все это уже много лет никого не интересовало. Но как только эта полуразвалюха понадобилась мне – она стала «предметом первой необходимости» для многих. Я решила действовать «по правилам»: пойти в районное жилищное управление, предложить отремонтировать и вернуть к жизни помещение в центре города. Думала, будут рады. Но заведующего коммунальным хозяйством видеть пришлось мне один только раз, когда он – высокий, розовощекий, властно молчаливый, в серой фетровой шляпе – устремился куда-то на совещание. В кабинет к нему секретарша меня категорически не допускала по разным причинам, в том числе заявив, что он очень утомлен, так как только что защитил кандидатскую диссертацию. Милая! Она и не знала, какой ключик неожиданно для себя вложила в мои руки! На следующее утро у меня в кармане уже была типографски отпечатанная моя кандидатская диссертация, которую я, к счастью, только что защитила. В жилуправление я ходила как на службу, каждый день. И вот однажды, когда секретаршу кто-то «на минуточку» вызвал на лестницу, я проскользнула в дверь великого кандидата «только для того», чтобы поздравить его с успешной защитой и попросить ознакомить меня с темой. Моя почтительность и скромность смягчили его сердце. Он подарил мне свой отпечатанный труд под названием «Некоторые особенности чердачных перекрытий» или что-то в этом роде. Я попросила его автограф. Он был горд и расписался каллиграфически. Подарила ему в ответ свою диссертацию. Автографа он не попросил, но уразумел, что люди, имеющие «высокое звание» кандидатов, должны быть мягче друг к другу. Сводила его семью в Театр эстрады. Его семилетнему сыну понравился спектакль «Морозко». Тональность наших встреч улучшилась, я приблизилась к цели и заговорила о помещении на улице 25-го Октября. Он слегка затуманился, но все же «открыл карты». Оказалось, что на это помещение претендуют многие «влиятельные организации», и особенно сильно – находящийся по соседству с бывшим кукольным театром ресторан «Славянский базар». Теперь я поняла, почему меня так долго к нему «не допускали», почему он избегал даже разговора со мной. Гамбринус! Страшное слово – бррр. Не подумайте, что речь идет о «Гамбринусе» А.И.Куприна. Но как раз в это время мне попалась газетная статейка, где, спекулятивно ссылаясь на «Гамбринус», пробовали опоэтизировать процесс услаждения желудка. Но хорошо хоть, я узнала, вернее, выцарапала правду, прежде чем состоялось решение Московского Совета. Теперь – вперед! Мобилизую всех и вся. Детская опера – свет, этот проклятый Гамбринус (как попытка возвысить до духовной радости выпивку и закуску) –тьма. Знаю – за рестораном силы и деньги. Но доходы, самые астрономические, не главное в нашей стране. Побеждает благородное. И вот уже (конечно, далеко не только из-за моей агитации) жилищный отдел смирен, подписывает согласие на передачу здания нам, вопрос перенесен на утверждение в исполком Московского Совета. «Ищите розу…»