Сац Наталия Ильинична
Шрифт:
– Мой трехлетний брат, – говорит двенадцатилетний подросток. – Мама и папа на работе, мне на сегодня билет в театр достался, а его не с кем было дома оставить…
– Но ведь он может заплакать и в зрительном зале, помешать ребятам слушать музыку. Его в зрительный зал не пустят.
Двенадцатилетний уже готов наказать малыша или (о ужас!) вернуться с ним домой. Но тут театральный педагог Аня Генина берет малыша за руку и ведет вниз по лестнице, в комнату младших братцев и сестриц. Руководить – значит предвидеть. И когда мы строили этот театр, предвидели возможность аналогичных случаев. Старший брат совершенно спокойно может смотреть спектакль – в комнате младших братцев и сестриц симпатичный затейник Слава поможет малышам выучить новую песню, устроить кукольный спектакль или оркестр из музыкальных игрушек: там уже пять или шесть таких же малышей, крошечные столы и стульчики, большие кубики, из которых сообща можно построить домик… Очень симпатичная и веселая комната! [33] Напротив – комната для родителей, тех, что не смогли достать билеты на спектакль, на который привели своих ребят. Да, билеты в Детский музыкальный театр поступают в продажу два раза в месяц и сейчас же раскупаются, все до единого. Когда строился этот театр, я боялась, что он удален от центра. Не то что театр на улице 25-го Октября! А вышло наоборот. О такой посещаемости, как в этом театре, мы не могли и мечтать. То, что люди полюбили, всегда им оказывается ближе, чем то, что расположено почти рядом с их домом, но чего они еще не научились ценить. О родителях во дворце Детского музыкального театра тоже подумали: в их комнате висят картины известных художников, главным образом посвященные детям, стоит скульптура известного советского атлета, нежно прижавшего к плечу своего крошечного сына. На столах – популярные книги о важности художественного воспитания, детские пьесы, песни, граммофонные пластинки с записями спектаклей Детского музыкального театра, а самое главное – большой телевизионный экран. Хлопот с его приобретением и установкой было много. Пришлось войти в тесные контакты с финской фирмой. Зато родители видят на этом экране все, что происходит с их ребятами с момента, когда они вошли в помещение театра: видят спектакль, который сейчас показывают их детям, и то, как воспринимают этот спектакль ребята в зрительном зале. Не мудрено, что они тянутся почаще бывать в здании, где так окружены вниманием и заботой все, кто пришел сюда. Буфет Детского музыкального театра расписан художницей Мариной Соколовой. Посетители как бы попадают в сказочный лес, где все звери: леопарды, львы, тигры – веселые и добрые – питаются плодами деревьев, ягодами… А круглый потолок буфета привлекает внимание какими-то диковинными бабочками и удивительными птицами. Столики и стульчики в буфете – черно-красно-золотые, работы мастеров Хохломы. Есть совсем маленькие, для младших зрителей шести-восьми лет, есть побольше – для детей постарше и, наконец, удобные стойки для юношей и девушек, к которым обращен ряд наших спектаклей. Пришлось немало повозиться с покупкой этой детской мебели: по перечислению магазин не продал, потом могло не оказаться того, что мы выбрали. Но, к счастью, это был день нашей заработной платы, и ее вполне хватило на покупку, а малышу сидеть за «своим» столиком – своеобразный «знак почета». За огромным окном – причудливая многоярусная анфилада каменных скамеек, расположенных полукругом. Посредине – огромная серебристая ель, она красива во время зимних школьных каникул, украшенная многоцветными огнями и игрушками. И здесь, на свежем воздухе, так интересно отпраздновать новогодний праздник. Впрочем, эта ель прекрасна во все времена года. В помещении буфета чудесные скульптуры – «Иванушка и Конек-Горбунок» и многие другие – расположены среди цветов и зелени. Но самая интересная из них – за огромным стеклом в глубине буфета, та, за которую получила премию художница Г. Левицкая. Она называется «Пусть всегда будет солнце»: на руках у счастливой матери – любимый ребенок… Маленькая деталь: в буфете продается шоколад «Синяя птица», повторяющий эмблему театра, а также шоколадки, своими нарядными обертками напоминающие ребятам о различных спектаклях. Хорошо, если ребята прячут и эти памятки о посещении своего театра. Пойдем теперь по большой парадной лестнице вверх, в фойе. Скажу по секрету: один из архитекторов мечтал, что это фойе будет, как сейчас модно, лишено стен, а значит, оно непременно станет вбирать все шумы гардероба и буфета. Но тут пришлось начать настоящую битву: ведь перед тем как войти в зрительный зал, его посетители должны как-то сосредоточиться, подготовиться к самому главному – восприятию музыки, спектакля. И не случайно в этом фойе ребятам не хочется бегать, шуметь – они сосредоточенно вглядываются в скульптурные панно Вячеслава Клыкова, посвященные Бояну, который был неразлучен со своей домрой, Орфею, играющему на кифаре [34] , и другим легендарным музыкантам древних преданий. Они охотно любуются цветами, которых так много здесь вокруг удобных мягких диванчиков. А когда наконец наступает время спектакля, ребята на некоторое время застывают во входных дверях, глядя на огромные люстры на потолке, на кресла в зрительном зале, которые поднимаются амфитеатром и похожи на волны моря. Да, на волны моря и по форме и по колориту: если в первых рядах эти кресла с полукруглыми спинками светло-голубые и светло-зеленые, то постепенно, по мере удаления от рампы, их краски сгущаются и доходят до глубоких темно-лиловых тонов. Все это не случайно. Ведь музыка подобна морю, она всегда динамична. И огромный занавес работы художника Г.Чистова, вытканный из синего материала и серебряной парчи, снова говорит о море, о ладье, на которой плывет известный всем любителям оперы Садко. В руках у Садко – гусли. Он играет и, вероятно, так хорошо поет, что вот уже морской царь, русалки и другие жители дна морского заслушались его музыкой. Сцена в этом зале не одна – их три. И какие богатые возможности это дает для динамично развертывающегося действия! Оркестр тоже подвижен. Когда идет опера, он расположен в своей большой оркестровой яме; но в некоторых концертных программах, когда должна звучать только музыка, планшет, на котором расположены музыканты и их музыкальные инструменты, легко поднимается до уровня сцены и оказывается на первом плане. В антракте многие школьники любят побеседовать о музыке, постараться запомнить услышанные лейтмотивы. И тут они могут пойти в самую, может быть, красивую комнату этого театра. Ее художники – народные умельцы из села Палех, что в Ивановской области, – своими черно-лаковыми шкатулками прославились на весь мир. В этой комнате все стены ярко сверкают поистине волшебными красками на черно-лаковом фоне. Посреди комнаты – концертный рояль, за ним – пианист, который ведет беседы с ребятами. Есть в Детском музыкальном театре и Малый зал. Конечно, по величине ему не сравниться с тем, в котором идут оперы и балеты (он на тысячу двести мест). Но слушать камерную музыку бывает особенно отрадно в камерном зале, где всего триста мест. Фойе Малого зала также наполнено художественными произведениями, частично приобретенными в музеях и на выставках, частично специально заказанными нашим театром. Центральное место занимает большое барельефное панно «Рождение музыки». Так, вся обстановка, вся атмосфера нашего здания наполнена верой в огромную силу искусства, стремлением приблизиться к благороднейшему из искусств – музыке. Конечно, перед началом строительства этого театра во всех моих поездках по Советскому Союзу и за рубеж я совсем другими глазами смотрела на здания, их обрамление, вещи, не пропускала ни музеев, ни костелов, ни внутренних двориков, ни садовой архитектуры (не скрою, раньше в поездках меня больше всего интересовали люди, а внешние впечатления недостаточно трогали). Сколько высокохудожественного и тематически «нашего» удалось «выцыганить» для нашего театра (кто-то даже в шутку сказал, что цыганская кровь в моих жилах тоже не остывает)! Огромный ковер в фойе Малого зала, картина-барельеф «Струнный оркестр», да даже… буфет-стойка в этом фойе по-разному, но уникальны. В стойку и места на прилавке вделаны красивейшие жостовские подносы. Объезжая народные промыслы Подмосковья, конечно, установила личный творческий контакт и с Жостовом. Подносы с красной рябиной сделали по моей просьбе, но и другие цветы и ягоды на черном фоне радуют глаз. А как хорошо они «читаются» рядом с огромным окном, где висит сделанная батиком многогранно-единая занавеска работы художницы Н. Девочкиной, которую я «высмотрела» в городе Иваново. В моем кабинете зарубежные гости не могут глаз отвести от чайного сервиза во главе с розово-голубым фарфоровым самоваром, перекочевавшим сюда из-под Ленинграда и достойным быть в музее. А столик и табурет драгоценной работы палешан будто излучают красно-золотое пламя. Но… слова бессильны рассказать о том, что хорошо бы увидеть своими глазами. И порадоваться вместе с нами и хозяевами этого здания – московской детворой. Наш дворец Итак, в 1980-й, объявленный Годом ребенка, был выстроен огромный дворец театра оперы, балета и симфонической музыки, посвященный детям и юношеству. Три большие сцены, большая, удобная, способная то углубляться, то подниматься в уровень со сценой так называемая оркестровая яма, с благодарностью взирая на архитекторов А. А. Великанова и В. Д. Красильникова, с нетерпением ждали новых и новых произведений советских композиторов и либреттистов, чтобы зазвучать, получить свою жизнь. К этому времени у нас уже был репертуар, которого и не могло быть до появления первого Детского музыкального театра, и главными создателями его были советские композиторы. Да, они дали начало начал (конечно, неотрывно от артистов и либреттистов) для той общественной воли, которая помогла свершиться чуду постройки нашего дворца. Творчество советских композиторов неразрывно связано с нашим театром, и мы, что называется, взаимно обогащаемся от этой дружбы. Бережно храню письмо, которое получила в день пятидесятилетия своей работы, оно было опубликовано в журнале «Советская музыка» за 1968 год. Позволю себе его привести здесь. «Дорогая Наталия Ильинична! Пусть в потоке поздравительных телеграмм на ваше имя не затеряется и эта. Ведь мы, композиторы, любим вас. Любим за ваш большой талант, в котором соединились вместе режиссер, актер, писатель и организатор. Вот уже полвека вы на «капитанском мостике». Ваш корабль – это детский театр, воплощающий романтику нашей жизни. Вы привыкли открывать неведомое. Теперь – первый музыкальный. И это замечательно, что вашим «помощником» избрана музыка, современная, наша, советская. Полвека на «капитанском мостике» – это начало пути. Пусть ваш корабль идет и дальше верным курсом. Хренников, Шостакович, Хачатурян, Кабалевский, Свиридов, Щедрин…» Большую радость я испытываю, когда говорю детям вступительное слово со сцены или сижу в зрительном зале, наполненном стрижеными, с косами, кудрявыми и гладко причесанными вертящимися головками ребят, погруженными в радостное предвкушение специально для них поставленного спектакля. Но, наряду с успехом, мои постановки для малышей у некоторых критиков вызвали и скептические улыбки. Помню, как на гастрольном спектакле в Лионе (Франция) выдающийся деятель кукольного театра Темпораль резко заступился за мой спектакль, сказав:– Спектакль этот потряс меня. Его поставила та самая Наталия Сац, которой, подобно Робеспьеру, отрубили голову. Впервые в истории человечества сегодня мы видели, что ее талантливая голова выросла снова, стала еще изобретательней в своей потрясающей фантазии, обращенной к детям…
Темпораль сильно меня преувеличил, но почему-то его реплика никого не насмешила, даже вызвала сочувственные аплодисменты. Небезынтересно «неожиданное рождение» спектакля «Максимка». Композитор Борис Михайлович Терентьев – добрый друг театра – тоже хотел включиться в число авторов, творящих для ребят. Он предложил написать балет на сюжет голландской сказки. Я не чувствовала «дансантно-сти» в тех его произведениях, что знала. Посмотрела на него – широкоплечего, доброго, с трубкой в зубах – и приветливо сказала:– Нет, не это. Подумаю…
В день Военно-Морского Флота звучало много песен разных авторов, но какой-то внутренней органикой, «чувством» моря, ощущением жизни моряков выделялись песни Бориса Терентьева. Подумала, что это не случайно.– А вы, часом, не служили ли во флоте?
– Много лет, на разных должностях.
Прошло еще какое-то время, и вдруг осенило: «Морские рассказы» Станюковича, «Максимка»! Вот его и наша тема… Моя дочь Р. Сац-Карпова в содружестве с В.Викторовым написала действенное либретто о спасении русскими матросами маленького негритенка. Белые матросские робы с голубыми воротниками на сцене нашего театра, корабль и на фоне этого величия хрупкая фигурка негритенка приковали внимание девочек и особенно мальчиков. В.Яковлев, режиссер В.Рябов и многие из нас работали над этим спектаклем. Особенно хочется подчеркнуть талантливую работу художника – Алены Спешневой, артистов Т.Глуховой, Г.Григорьева, С. Колганова, И.Лаптевой. Хорошее либретто недвижно лежало в нашей литературной части. Среди многочисленных композиторов, желавших с нами работать, я не чувствовала ни в одном способности перенести нас в чащу джунглей. Но однажды в Доме Союзов, где шло совещание советских композиторов, поодаль от основной массы собравшихся я услышала какое-то странное пение. Подошла к двери, приоткрыла ее… Отец мой учил нас с детства искать новое в звуках везде, а не только в симфониях великих; свирель пастуха, если она звучала талантливо, была ему не менее дорога. Когда увидела за роялем человека небольшого роста, худого, безразлично одетого, который пел под свой аккомпанемент горловым, необычайно сильным и красивым голосом песню на неизвестном мне языке, – остолбенела. Вот он, колорит Востока, непроходимо сплетенные ветви лиан, хищные звери. Я поняла – Ширвани Чалаев может дать зазвучать миру джунглей. Начало спектакля, еще до открытия занавеса, – огромный хор, поющий с полузакрытыми ртами без слов, на звуке «а» или «ы», – было найдено Ширвани изумляюще точно. За несколько минут он переносил всех, кто в зрительном зале, в далекие джунгли, в атмосферу лесной чащи, где бродят волки, шакалы и тигры, где заблудился маленький мальчик. Музыкальные характеристики каждого действующего лица дались Ширвани не сразу. В опере для детей они должны быть особенно выпуклыми и индивидуальными. Дети прекрасно воспринимают и современный музыкальный язык: гениальный пример – «Петя и волк» Сергея Сергеевича Прокофьева. Ширвани Чалаев, к счастью, и не пытался писать облегченные мелодии, свойственные детским песенкам прежних лет. Но как ни была бы хороша музыка в опере сама по себе, она подчас не помогает артисту найти сценический характер. А перевес певческого, «только для пения», забвение важности звучащего образа в театре будет явным просчетом. Ширвани с горящими глазами смотрел, как я опрокидываю стулья на сцене, перевоплощаясь то в тигра, то в шакала Табаки, то в обезьяну. Какое счастье, когда наступает полное творческое взаимопонимание! Резко пришлось мне обрушиться только на первоначальное стремление автора либретто превратить Маугли в сына волков, перенявшего их хищничество, страсть искать везде «доброй охоты». В том-то и дело, что Маугли, переняв у зверей их ловкость, наблюдательность, не теряет человечности, не становится хищным зверем. Даже покровительствующая ему пантера Багира не может этого понять. И мы горды за Маугли, который, умея бороться с хищниками, остался человеком. Опять-таки Ширвани Чалаев понял меня сразу, безоговорочно, и именно так зазвучала в его музыке «сверхзадача» будущего спектакля. Руководство постановкой «Джунглей», репетиции увлекали меня и весь коллектив. Много работали режиссер Виктор Рябов, балетмейстер Борис Ляпаев. Очень интересный, волевой образ Маугли получился у Виталия Ивина, по праву занявшего положение ведущего тенора нашего театра. Мать-волчица в трактовке Евгении Ушковой несла, не теряя «волчьего», и чувство материнства. Лидия Кутилова, Ирина Долженко в трудной партии пантеры Багиры были интереснее вокально, чем пластически. Остро раскрыл Святослав Калганов образ шакала Табаки, которого дети возненавидели сразу. Геннадий Пискунов в партии тигра Шерхана сумел музыкально и сценически передать существо образа. Мощное и многогранное звучание партитуры «Джунглей» дал наш оркестр, возглавляемый главным дирижером театра В.М.Яковлевым – велика была его заслуга и в работе с вокалистами. Художник «Джунглей» Шандор Пирош был подмечен мною во время поездки в Венгрию: в Будапеште он оформлял мою постановку «Оперы об опере». А затем уже дважды мы приглашали его для работы над спектаклями в новом помещении, и его творческая изобретательность, вкус, мастерство неизменно радовали нас. Наше уважение к людям искусства за пределами нашего государства крепило «дружбу народов» уже с детских лет. Для юношества создана также опера «Второе апреля» одного из наиболее интересных советских композиторов – Александра Чайковского. Сюжет навеян рассказом советского писателя Ильи Зверева. Наш герой Гера любит Лермонтова и восхищается Горьким. Он ищет правду, с презрением относится к «дню обманов» первого апреля, когда шутки старших школьников подчас бывают и недобрыми. Но ожидая доброты от других, надо и самому быть добрее, уметь любить товарищей, как бы отвечает ему спектакль. Положительный герой должен занять ведущее место на сцене. Но не всегда он приходит к нам как некий готовый образец. Подчас правильнее провести его через те жизненные испытания, которые на наших глазах помогают ему вырасти, преодолевая в себе многое. На пути становления характера Геры возникает немало сложных ситуаций. В двух словах не расскажешь содержания пьесы, обращенной к тем, кто ищет и находит верные пути в жизни. Играть, особенно в опере, роли школьников так, чтобы школьники, сидящие в зале, верили тебе, очень нелегко, но поднимать их интерес к Лермонтову, Есенину, Горькому надо. Н.Ивина, Л.Петровичева, Лаптева, Чабаненко стимулировали много писем от зрителей. Виталий Ивин за роль Геры получил звание лауреата Ленинского комсомола. Вдохновила нас музыка Александра Флярковского к новому спектаклю о далекой Чукотке. Наши школьники любят путешествовать со своим театром в далекие края, и опера на сюжет чукотского писателя Юрия Рытхэу «Время таять снегам» имеет успех. Да, «широка страна моя родная», и такие музыкальные поездки обогащают. «Чудесный клад», опера композитора Бурятской АССР Бау Ямпилова, «Сказка о потерянном времени», музыкальная комедия украинского композитора Ю.Роусавской, «Не буду извиняться» композитора Марка Минкова, «Двенадцатая ночь» по Шекспиру Э.Колмановского (некоторым нашим, быть может, чересчур смелые задумки страшно вспоминать, как «Короля Лира», только что законченную Ширвани Чалаевым оперу). Однако наша последняя постановка этого сезона «Король Лир» для школьников старших классов оказалась значительной и нужной, а Г.В.Пискунов в этой роли доказал свой творческий рост. Классике уделяем все больше места. Наши дети – наследники всего лучшего, что дала музыкальная культура мира. Уже поставлены оперы Моцарта «Бастьен и Бастьена» и наша гордость «Волшебная флейта»… Поставил «Волшебную флейту» наш студент Александр Леонов, окончивший факультет режиссеров детских музыкальных театров в ГИТИСе, который я веду уже 7 лет как профессор (мой помощник В.Рябов). Постепенно вырос у нас и балет. Выделялись Жанна Магаляс, Валерий Захаров, Геннадий Козлов. Они участвовали в балетных сценах наших оперных спектаклей, таких, как «Белоснежка» Колмановского Э.С, «Три толстяка» В.И.Рубина и других. Однако балетмейстера с яркой индивидуальностью, способного рука об руку со мной создавать новое в балете для юных, долгое время учуять не могла. Только повторы старых постановок уже шедших балетов не внесли бы свежей струи в наш театр. И вот однажды на вечере эстрадных танцев обратила внимание на номер «Муки творчества», который исполнял молодой артист Борис Ляпаев. Через некоторое время посмотрела и поставленный им талантливый номер «Домой с победой», за который он получил звание лауреата Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Повела переговоры с Б. Ляпаевым, первоначально присмотрелась к его работам в танцевальных сценах наших оперных спектаклей и рискнула поручить ему постановку одноактного балета «Муха-цокотуха». Он сам совместно с нашей, к тому времени уже ставшей заведующей литературно-педагогической частью театра Роксаной Сац-Карповой и только что окончившей Московскую консерваторию по классу профессора Т.Н.Хренникова Еленой Ларионовной создал этот интересный балет. Яркое художественное оформление спектакля сделала театральный художник Наталья Хренникова. Вслед за этой нашей удачей мы стали пополнять свою балетную труппу, зачислив только что окончивших хореографические училища Москвы и Ленинграда Ирину Макарову, Елену Копылову, Игоря Чиркова, Валерия Симонаева, Владимира Белых, Андрея Патрушева, Алексея Кремнева, Анну Резник, Галину Яковлеву и многих других молодых артистов. Алексей Кремнев, Анна Резник, Галина Яковлева. Значительный успех завоевала постановка полнометражного балета «Синяя птица». В нашем Большом зале систематически даем мы и симфонические концерты для детей. Эта наша работа стимулирует в целом ряде городов создание детских филармоний. Может быть, мы и нашли «золотой ключик», который помог открыть детям прелесть симфонической музыки? Концерты всегда проходят у нас при аншлагах. Дирижирует ими народный артист РСФСР Виктор Яковлев, с радостью веду их я. Недавно мы провели уже абонемент симфонических концертов с небезынтересными программами. Концерт первый. «Знакомство с музыкальными инструментами, входящими в состав симфонического оркестра. В программе: С.С. Прокофьев. «Петя и волк». Бенджамин Бриттен. «Путеводитель по симфоническому оркестру» (вариации на тему Перселла). Концерт второй. «От песни к симфонии». В программе: П.И.Чайковский. Финал Второй симфонии (перед исполнением финала Второй симфонии исполняется песня «Повадился журавель, журавель…»). Д.Б.Кабалевский. Юношеский фортепианный концерт (перед этим исполняется песня «То березка, то рябина…»). П.И.Чайковский. Четвертая симфония (до этого – песня «Во поле березонька стояла…»). Концерт третий. «Танец в музыке». В программе: гавоты, менуэты, вальсы, польки, народные танцы композиторов-классиков. Концерт четвертый. Программа этого концерта была составлена из любимых музыкальных произведений слушателей симфонического абонемента. Произведения, получившие наибольшее количество заявок (П.И.Чайковский – «Танец маленьких лебедей» из балета «Лебединое озеро»; А.И. Хачатурян – «Танец с саблями» из балета «Гаянэ»; М. И. Глинка – «Полет шмеля», «Вальс-фантазия»; Н.А. Римский-Корсаков – «Три чуда» и т.д.), были указаны в афише рядом с именами и фамилиями ребят, приславших заявки. В симфонических концертах для младшего возраста наиболее часто исполняется «Петя и волк» С.С. Прокофьева, а также написанные по нашему заданию симфоническая сказка И.В. Морозова «Айболит и его друзья», симфоническая юмореска А.В.Чайковского «Мы с приятелем». Любят ребята «Сказку о царе Салтане» А.С. Пушкина, по ходу текста которой дети слышат музыкальные картины из оперы Н.А.Римского-Корсакова. Вместе с дирижером, профессором И.Б.Гусманом, мы приближаем и «Сказку о Золотом петушке», объединяя музыку и текст. В нашем Малом зале мы проводим ряд интересных камерных концертов с участием артистов-музыкантов, а также учащихся Центральной музыкальной школы – ребят, которые пробуждают интерес к музыке у своих сверстников. Но и ведущие мастера музыкального искусства И.К. Архипова, Е. Кисин выступают у нас. Но все это только начало. А как много нового, интересного впереди! Молодой режиссер В. Меркулов интересно приблизил ребят к образу Татьяны Лариной. Мы едем, едем, едем… Приглашение на гастроли из Сиднея во время летнего отпуска театра привело в восторг наш коллектив: неужели охватываем уже и Австралию? Оказалось – Канада. Там любят давать городам «прогремевшие» в других странах названия. Приглашение пришло на мое имя. Оно было написано в непривычно благостных тонах. От него так и веяло ладаном, а меня именовали «дорогой» и даже «великой сестрой», опыт которой облагородит «души детей Сиднея». Неисповедимы пути обществ с самыми разными целями и составами в неведомом нам мире. То, что приглашало меня, видимо, состояло из богатых «благочестивых сестер». Но ехать на другое полушарие из-за пяти-шести выступлений было бы нелепо: это вам не Переделкино и не Мытищи. Однако артисты, просовывая только головы в мой кабинет, несмотря на запретное шиканье секретаря, глядели на меня умильными глазами, повторяя: «О-о, Сидней!» – вероятно, вызывая этим воплем каких-то духов из сказок «Тысячи и одной ночи». И, представьте, волшебник Маграбин явился в виде крупного канадского предпринимателя Джона Криптона. К нему благоволил сам Госконцерт! Криптон предложил мне переговоры о всеканадском турне Детского музыкального театра, начиная с Сиднея и включая Ванкувер. Я на радостях дала в честь Криптона роскошный обед в ресторане «Славянский базар», с которым у нас теперь завязались «добрососедские» отношения, поскольку мы перестали быть соседями, и наш театр теперь находился на довольно далеком расстоянии от предприятия общепита. С Криптоном мы быстро нашли общий язык. Огромный детина с большими серыми глазами, квадратной бородой, добродушный и веселый, он восхищался «русской избушкой» в центре «Славянского базара», официантами в русских рубашках, хлебным квасом и черной икрой (для которой я ему подарила хохломскую деревянную ложку). Ему нравилась моя речь, мозаично сплетающая слова французского, немецкого, итальянского и отчасти английского языка, которого я тогда еще почти не знала. Кроме того, я люблю угощать, особенно если вспоминаю молящие о новых маршрутах глаза артистов. Театр – такой же ребенок мой, как трое настоящих моих детей, как их дети. Неужто жаль угощения для симпатичного антипода Карабаса-Барабаса? Был бы доволен. А он уже побывал в нашем театре и понял, что спектакли будут иметь успех. Быть может, почувствовав «запятую» в переговорах, и община «благочестивых сестер» помогла ему? …Собираем декорации, костюмы. Как всегда, «режиссируем поездку». Поедет «Опера об опере», увы, с оркестровым ансамблем вместо всего оркестра. В некоторых городах Канады, как сказал Криптон, тоже есть детские театры, играющие по школам, мини-театры из шести–восьми человек.– Ваш коллектив из тридцати человек покажется им огромным и не сможет оправдать расходы даже с обещанными вам дотациями, – сказал Криптон.
Итак, переоркестровываем, ужимаемся, но так, чтобы не пострадали надежды на успех. Теперь главное – донести смысл действия до маленьких канадских зрителей, заставить их внимательно смотреть и слушать. В Канаде говорят на двух языках: английском и французском. Необходим человек, который давал бы зрителям краткие пояснения по ходу спектаклей, концертов. Во франкоговорящих городах это могу делать я. Пояснения по-английски мы поручили переводчице. Она специалист с хорошим произношением, но интонации у нее самоуверенно-надменные, а с детьми в любой стране надо найти доверительную простоту, увлекающую гармонию с происходящим на сцене. Месяц работаю с переводчицей, вводим английские реплики в наиболее действенно-важные моменты спектакля. Артисты занимаются английским ежедневно, рьяно, но, конечно, в «музыку языка» с налета не впрыгнешь. Для этих гастролей создаем особый пролог со своей песенкой… О Тихон Николаевич! Уже в который раз помогаете вы своей музыкой. Слова песенки – визитная карточка, сообщение о цели нашего приезда, наш привет из Москвы. Поем песню Хренникова по-английски, звучит она очень весело. Вот второй куплет в дословном переводе: «Наши дети – наше будущее. Сделать их счастливыми – наш долг. Дружба, дружба, дружба навсегда! Мир и дружба! А война – никогда!» Всем коллективом готовимся выступать в самых разных условиях, создаем новые театрализованно-музыкальные номера для ребят любого возраста, для взрослых разных восприятий и вкусов. С нами едут песни, романсы, дуэты, квартеты – русская классика, Шуберт, Пуччини, конечно, произведения советских композиторов. Все только всерьез! Итак, «мы едем, едем, едем в далекие края». Приближение к английскому языку начинаем со слов «working and working!» (трудиться, трудиться и трудиться!). Я вполне серьезно утверждаю: «Наш Аэрофлот – лучший в мире». Полет плавен, динамичен, гармоничен, как танец Тальони или Улановой. И, к счастью, отсутствуют всякие звуковые и зрительные «развлекашки» с мельканием фигурок на экранах и грохотом ритмической музыки, так раздражающие в самолетах за рубежом. Ведь важнее всего – летный покой! Спокойно и просто Аэрофлот доставил нас в Сидней. Спать легли сразу: завтра вставать очень рано – репетируем на сцене, которую мы ни разу не видели. «Завтра» наступило молниеносно (разница во времени), зато заботиться о «хлебе насущном» не пришлось. Всех нас зовут в столовую, где столы уставлены закусками, горячими блюдами, фруктами. Джон Криптон в ответ на мое гостеприимство распорядился, чтобы нас трижды в день кормили бесплатно. Дети и взрослые приняли наш спектакль тепло, а концерт – горячее, и мы стали выступать преимущественно с концертами. Меня отдельно «впрягли в работу» с первого дня: беседы с учителями, детьми, просмотры выступлений художественной самодеятельности, показательные репетиции… Я даже не помню, как выглядит Сидней: страсть делиться опытом, пробуждать любовь к театру во имя мира заслонила все остальное. С особым успехом проходил мой доклад, где речь шла о создании «Синей птицы» в Московском Художественном театре. Это был, собственно, не доклад, а, как писала пресса, «театр одного актера». Я не только говорила, но играла на рояле, пела – переводчица едва за мной поспевала. Зрители подчас жестами призывали ее помолчать, особенно когда я изображала рождение мизансцен, найденных К.С. Станиславским, Л.А. Сулержицким, И.М. Москвиным, и тут же перебегала к роялю, чтобы расцветить действие музыкой своего отца. Овацию вызвал эпизод, когда рассказала, как вслед за образом Воды режиссеры создавали образ Огня. Стол, за которым я стояла, был застелен огненно-красной, китайского шелка, скатертью, свисавшей до пола. И, представьте, во время моего рассказа из-под стола возникает наш балетмейстер Борис Ляпаев, срывает скатерть и начинает играть ею, словно языками живого пламени. Его танец-импровизация стал как бы первым всплеском будущего балета «Синяя птица», поставленного театром много позже. В Сиднее, оказалось, имеется Ассоциация театров для детей и юношества, понимавшая свои задачи несколько расплывчато. Наш коллектив постарался ей помочь не только рассказом, но и показом. Так что меня даже пожизненно избрали председателем сиднейского АССИТЕЖ. Следующий город Канады – Галифакс. После благостно созерцавших «сестер» в накрахмаленных, ниспадающих на плечи черно-белых головных уборах, после воспитанных ими довольно тихих детей разного возраста – роскошный особняк губернатора Галифакса. Это крепко сбитый улыбчивый мужчина в годах, сохранивший копну вьющихся волос и осанку «первого человека города». Мы выпорхнули из автобуса стаей, я – впереди, губернатор у входной двери протягивает мне руку. Выступление через два часа, пока же коллектив приглашают к столу, а меня – в кабинет, для личных переговоров. Картины, скульптуры, цветущие деревья в кадках, пушистые ковры – все так непохоже на пуританскую строгость Сиднея. Вот и зал, где будем выступать: сорок-пятьдесят мягких глубоких кресел, перед ними – рояль. Он здесь в почете, настроен идеально, ни пылинки вокруг. Ясно, здесь любят музыку. Мой папа ненавидел музыкантов, неряшливо относящихся к музыкальным инструментам, этот зал пришелся бы ему по душе. Но почему, собственно, такой маленький зал?– Криптон заверил меня, – объясняет губернатор, – что молодые голоса ваших певцов заинтересуют и взрослых. Русскую музыку очень люблю, особенно Чайковского и Римского-Корсакова. Правда, знаю недостаточно. Сегодня для почетных гостей нашего города просим выступить в этой гостиной. Взрослые хотят знать, что услышат наши дети. О вас рассказывают легенды. Мы еще не научились у Москвы так приближать детей к искусству. Покажите нам пример…
Наши актеры несколько привыкли к строгой сдержанности «сестер», губернаторская роскошь ошеломила. Выступать не в театральных, а своих костюмах показалось неловко, да и одеты мы были тогда не для светских файф-о-клоков. Концерт вела я сама по-французски, хотя в городе принят английский. Но ведь «слова кончаются там, где начинается музыка». Голоса у наших певцов сильные, я помогала им не форсировать звук, находить интонации более интимные, чем в театральном здании. Некоторая застенчивость исполнителей усилила внутреннюю наполненность слов и звучаний. В общем, мы имели большой успех в этот вечер. Люди, поднявшиеся из мягких кресел, устроили нам настоящую овацию, а губернатор крепко-крепко, обеими руками жал руку мне и артистам, поднес мне золотую медаль. На следующий день произнесла вступительное слово в большом театральном зале и тут же в сопровождении представителя Министерства культуры СССР вылетела в США, в главный город штата Нью-Йорк – Олбани. А наш коллектив после Галифакса отправился в Монреаль – провести там выходной день, репетиции, встретиться с артистами театра «Одуванчик», пожалуй, единственного детского театра в Канаде, имеющего свое помещение. Этих трех дней при наличии «ковра-самолета» (он был маленький, почти сказочный) оказалось достаточно, чтобы слетать в США, «провернуть» большую работу в театре Патриции Снайдер, – кстати, впоследствии мы установили большую дружбу с этим театром, помогли его становлению и неоднократно обменивались гастролями – и вовремя прибыть в Монреаль. Город впечатляет. Красив, масштабен, разнообразен. Роскошные особняки, магазины, от которых кружится голова (особенно у женщин). А неподалеку – кварталы с хатками-мазанками, вроде украинских. И строгий, полный воздуха и как бы устремляющий мысль ввысь квартал университета Мак-Гилл, поразительно красивый извив берегов реки св. Лаврентия… Людей меньше, чем, кажется, могло бы быть в таком большом городе, чем-то похожем и совсем не похожем на большие города США. Здесь ходят степенно, неторопливо, там – мчатся, задевая друг друга, непрерывно шумят. Спектакли для детей в Монреале шли, что называется, нормально. Удобная, хоть и маленькая сцена. Дети, больше привыкшие, чем в Галифаксе и Сиднее, ходить в театр, шумно реагируют на смешное. К этому приучил их театр «Одуванчик», вполне оправдывающий свое название, разлетающиеся эпизоды, кульбиты и каскады, грубоватые шутки, пестрота костюмов – установка на смех как главное звено успеха. Мы стремимся увлечь наших зрителей-слушателей глубокой и яркой идеей спектакля, его содержанием, заинтересовать характерами действующих лиц – и этим приближаем к человековедению, познанию большого искусства. «Одуванчик» клоунаден. Лучший из виденных там спектаклей – «Гулливер у лилипутов» – в конце развенчивает дутое величие Гулливера, которому смешны были лилипуты; но сколько кривляния, ненужных ужимок! Кто бы мог полюбить бедных лилипутов такими, какими они были показаны?! Мы давали в этом городе лишь по одному спектаклю в день, а хотели принести гораздо больше пользы, как всегда и везде умножить и укрепить дружеские контакты с прежде неведомой страной. Жили в квартале университета. У студентов каникулы, в их общежитии чисто, уютно, питаемся в студенческом буфете недорого и вкусно, говорят с нами на разных языках, в том числе на украинском (украинцев в Канаде много). Обслуживающий персонал поначалу относился к нам вежливо – и только. Но мы устроили в нижнем холле концерт для уборщиц, поваров, судомоек, и какой получился объединивший нас всех праздник! Я вела концерт на всех доступных мне языках – итальянском, украинском, французском, русском. Когда Валентин Тучинский запел «Черные брови, карие очи», послышались всхлипывания: украинок схватила за сердце тоска по родине. «Калинку» с хором и танцами повторяли трижды, удивительно принимали слушатели арии и дуэты из опер. А в холл проникали все новые люди с улицы: «Где продаются билеты?» И в ответ – шепот: «Даром, в нашу честь поют. Советские. Заходите, стоячие места еще есть». Этот разговор, подслушанный мною, шел по-французски. Тем временем звучала песня «С чего начинается Родина», голоса Г.Пискунова и Ю.Глубокова сливались с полушепотом вновь входящих, и зал потребовал песню повторить. «Недослышали!» – неслось на многих языках. После концерта артисты утирали некоторым из слушателей слезы. Москвичей сжимали в объятиях, ко мне подошла супружеская пара – русские эмигранты: «Плохо мы знаем страну Ленина, а сегодня ваша музыка за душу взяла». По дороге от университета к «Одуванчику» заметила странную вывеску: «Больница для жертв автомобильных катастроф». Зашла к главному врачу.– У нашего московского театра завтра будет часа два свободного времени. Мы с радостью бы у вас выступили. Доктор удивился.
– Мерси, но на каких условиях?
Я сказала, что мы о деньгах не думаем. Хотим доставить больным радость, может быть, это поможет лечению. Канадский доктор непонимающе развел руками.– Разве так бывает?
– Мне кажется, это обычно. В нашей стране, во всяком случае.
Концерт в больнице врезался в память. Ввезли кроватки с ребятами восьми-десяти-пятнадцати лет. На креслах с колесами приехали хромые, с повязками на головах, на плечах. Особенно страшно выглядела маленькая женщина в кресле с головой голой как колено и париком в руках, который она то надевала, то снимала. Хорошим лекарством для неожиданно развеселившихся ребят оказались инсценированные песни. Помните… Мы едем, едем, едем В далекие края, Веселые соседи, Хорошие друзья… Легкие пластмассовые кубики создавали впечатление передней части грузовика, на руках у певцов – куклы, изображающие зверей. И только начали строить из кубиков «машину», меня молнией прорезала мысль: «Нельзя ни в коем случае! Это же напомнит автокатастрофы!.. Не едем, не едем. Галочка Скрипникова, Вера Шашек – скорее «Кукушку» Чайковского, птицу оставьте на руке!» Последние слова я произнесла громким шепотом с испуганными глазами – и спасла положение. Программы наши были разнообразны, но точный отбор того, что следует и что не следует показывать тем или иным зрителям, ох как важен! А я чуть не выпустила руль от своего дела, как некогда виновники автокатастроф. Лекарство могло бы обернуться отравой. Но все прошло хорошо. Врачи, сестры благодарили нас за «добрые советские сердца». Так мы «осваивали» Монреаль, пошли разговоры в нашу пользу. Однажды на очередной спектакль пришли представители консерватории: директор и профессор пения – немец и итальянец. Настоящие музыканты. И то, что они признали наших певцов, было дорого мне. Консерватория в Монреале – частное, но хорошее дело. Говорить с ее руководителями было легко во всех отношениях. Помню, что профессора пения звали Парис, был он в летах, но держался «виваче», был красив. Их заинтересовало не только умение наших певцов хорошо «нести» вокал, но и их пластическая выразительность. Они предложили мне устроить наш концерт в консерватории для учащихся с продажей билетов. За величину сбора не ручались – в Монреале нас знали все-таки мало. Первое предложение меня порадовало, от второго – от платных билетов – отказалась. Посоветовала пригласить людей искусства, прессу.– Бениссимо! – закричал Парис. – Отлично!
– Херфоррагенд! – согласился директор (что означает даже «сверхотлично») и добавил: – Если кто-нибудь все же придет через кассу, разрешите употребить выручку в пользу неимущих учеников.
– Пожалуйста, как вам угодно, но мне кажется, пригласительные билеты лучше кассы.
Программу дали из серии «юношеских». Одноактные оперы «Иоланта» Чайковского, «Алеко» Рахманинова, арии и дуэты из «Пиковой дамы», «Евгения Онегина», сцена из оперы Хренникова «В бурю», хор из его же оперы «Мальчик-великан»: «Мы ушли, но мы вернемся снова». Мебель, стоявшую на сцене, использовали как условные декорации, к ним добавились привезенные из Москвы костюмы и игровые детали: например, алые и белые розы, необходимые в «Иоланте», яркие палатки, говорящие о цыганском быте в «Алеко». Драматизм, музыкальность и бархат тембра у Г.Пискунова – Алеко, теплая женственность в сочетании с серебряными блестками колоратуры у Г.Свербиловой вызвали такую овацию, что, казалось, зал, где собралось всего около трехсот слушателей, разлетится вдребезги. На вопрос, поем ли мы Шуберта, ответили «Мельником» в исполнении мужского трио (В. Богаченко, Ю.Глубоков, В.Тучинский). «А итальянские песни?» – Тучинский был счастлив их петь. Концерт шел без малого четыре часа, послышались предложения повторить его. На сцену выскочила хрупкая старушка и неожиданно резким голосом заявила:– Я тоже русская и сегодня особенно горжусь этим. Да, я глупая русская, потому что в свое время многого не поняла. Наскребла в Канаде денег, чтобы издать пятьсот экземпляров книги своих стихов, но никому они не нужны. А в России ценят людей искусства, и пусть в Канаде узнают о новых богатствах России. Куплю сейчас пятьдесят билетов для таких, как я, для тех, кто жестоко ошибся в жизни.
Хвалили нас на нескольких языках. Неожиданно на сцене появился Норрис Хоутон, знаменитый американский режиссер. Он дважды приезжал в Москву, написал две интересные книги: «Московские репетиции» и «Повторные гастроли». С тех пор прошло немало времени. Хоутон не знал, жива ли я, и специально прилетел в Канаду, чтобы убедиться, что «моя звезда не погасла». Обнимая артистов и меня, он повторял: «Невероятно! Вы не только не умерли, вы продолжаете расти как режиссер!» Наш генеральный консул и его очаровательная жена не только констатировали, что о нас «заговорили», но после концертов в консерватории представили нас журналистам. Выступила я по-французски с беседой по телевидению. Чудесную статью о нашем театре написал уважаемый в Монреале критик – после длительного разговора со мной. В статье меня насмешила фраза: «Она пришла вялая, явно измученная делами и сомнениями, но когда заговорила о своем театре, то словно невидимая рука окропила ее живой водой – она вскочила с места, пела, подбегала к роялю, и блеск ее глаз стал магнетическим». Однако можно было и посмеяться над собой. Некое общество туристов в лице своего уважаемого председателя пригласило меня на шикарный ужин в лучший отель города. На таких ужинах мне невыносимо скучно. Пить не умею, с первой же рюмки клонит в сон, да и не люблю. Говорить о деле днем за стаканом чая куда лучше. Все же решила принять приглашение и, конечно, идти в сопровождении Ю.Н. Бирюкова, молодого, импозантного, знатока английского и французского, с которым у меня были простые добрые отношения. Идти было недалеко, но, ясно, «роковой для каждой женщины» вопрос – что надеть – заставил Юру минут двадцать поворчать. Я не обиделась – за дело! Но мозги уже устали. Поковыляла за Юрой безрадостно и вдруг – остановка: «Юрочка, у меня, кажется… паралич. Невыносимо болят ноги». В противовес мне Юра любит ужины с разговорами, к тому же отель, где нас ждут, в двух шагах. С некоторой, впрочем, едва заметной досадой Юра осматривает меня с головы до ног и весело всплескивает руками: «Да вы посмотрите на свои туфли!» Я злюсь: «Что за дурацкий смех, когда мне больно?» Однако наклоняюсь к своим ногам… Лакированная и замшевая туфли, и обе – на правую ногу. Юра сажает меня на уличную тумбу и бежит в мой номер, чтобы принести нужную туфлю. Мы – люди из Москвы, «экзотика», миллионеры это любят, а двое из присутствовавших были миллионерами… То ли из жалости к баритону, которому не видать Москвы, то ли чтобы иносказательно дать понять своим артистам, что пение в комнате требует иных нюансов, нежели на полигоне, то ли «просто так» я попросила очередного певца отойти от рояля, уселась за него сама и не запела, а проговорила, взяв вступительный аккорд: «Он был апаш, она – апашка…» Слава Богу, в комнате стало тихо, а потому не так жарко и более уютно. В ранней юности я увлекалась мелодекламацией, и теперешний народный артист СССР Матвей Исаакович Блантер, а тогда совсем молодой милый Мотя Блантер, подарил мне эту песенку, которую я иногда в шутку исполняла, если пребывание в гостях становилось нудноватым. На этот раз песенка произвела неожиданный эффект. Один из миллионеров вскочил, двухручным пожатием поблагодарил хозяина дома, а мне тоном истинного босса заявил: