Было странно слышать от человека, который вчера так тиранически повелевал залом, жалобы на дрязги с директором филармонии, видеть на столе никому не грозящий беспомощный стариковский кулак…

— Я постараюсь… — неуверенно проговорил Феликс. — Хотя вы явно преувеличиваете мои возможности… Но почему до сих пор вы сами, с вашим мастерством, вашим… — Он споткнулся на слове «талант».

— Почему?.. — Гронский откинулся головой на спинку кресла и как бы издали, щурясь, всмотрелся в лицо Феликсу. — А вы помните, что вы мне сказали… Что-то про страх, жестокость?.. Вот вам и ответ. Нас боятся — таких, как я. А я вам покажу письма, десятки писем — от тех, кого я спас, излечил — от заикания, от алкоголизма, от тяжелейших недугов, телесных и душевных, вернул к жизни… И мне пишут, меня зовут, умоляют приехать! Но как быть!? У меня нет диплома врача. А те, у кого есть диплом, не умеют того, что я умею! Пока я этому научился, прошла жизнь! Жизнь!

— Нас боятся! — Он подался вперед, вцепившись в подлокотники. — И видят колдовство, чуть не черную магию — там, где знания, точный расчет, искусство. Боятся — как в средние века! То есть, на кострах, понятно, не жгут, но и в приличные города не очень-то впускают. Боятся!.. Вы спросите — чего?.. Только не того, чего вы испугались! — Он вскинул руку, как бы преграждая ладонью путь готовым вырваться у Феликса словам. — Не того!..

— А хотя бы и того! — внезапно перебил он самого себя и, нагнув голову к плечу, с усмешкой, как показалось Феликсу, в него вгляделся. — Хотя бы… Так ведь это же всего-навсего балаган, друзья мои. Цирк. Сцена. Одним словом — представление, оно длится два часа, считая антракт, — и только! Так вы же катаетесь на американских горах, прыгаете с трамплина… — Да мало ли что!.. И все это куда опасней, чем концерт, на котором, даю гарантию, никто не тронет вас даже пальцем!.. Чего же вы опасаетесь? Кого? Старика с больным сердцем и гнилыми почками?..

И вот здесь-то Феликс вдруг совершенно отчетливо заметил в его глазах какую-то дьявольщинку. В чем она была — невозможно сказать, тут каждое слово показалось бы приблизительным и грубым, вроде того, что под черными мохнатыми бровями, слитыми с черной оправой очков, вспыхнули маленькие, с булавочную головку, красные факелы… Они, впрочем, тут же пропали, оставив у Феликса между лопаток холодок, а на лице гипнотизера немного утомленную, но вполне добродушную улыбку…

Уходя, Феликс вновь повторил свои обещания, и Гронский, помимо адреса, продиктовал ему свой московский телефон, пояснив, что живет не один, а в большой коммунальной квартире.

— Кстати, — сказал он, провожая Феликса до порога, — у вас, наверное, возник вопрос, и это совершенно понятно… — Он покосился в сторону застланной кровати. — Так вот, Рита для меня не то, совсем не то, что можно предположить… Хотя как мужчина… — Он повел плечами и щелкнул подтяжкой. — Да, да, уверяю вас… Но тут… Она хорошая девочка, сообразительна, понятлива, приятно смотрится на сцене, мне предложили ее на пробу в ассистентки — и вот мы работаем вместе. Кроме меня, у нее никого нет, кто мог бы принять участие в ее судьбе, а она еще так молода…

Он задержал на прощанье руку Феликса в своей. Впервые за оба дня лицо его казалось посветлевшим. Даже голос у него помягчел и глаза повлажнели, когда он заговорил о Рите.

— Между прочим, — напоследок спросил он озабоченно, поправляя очки, — вы имеете представление о том, что это за юноша?.. С рыбой?.. Очень-очень энергичный, даже, пожалуй, слишком, я ведь ни о чем не просил… Вы его знаете?

— Немножко, — сказал Феликс. И спохватился — Вы очень кстати напомнили о нем…

— Ну и ну! — с веселым удивлением проговорил Сергей. — Вы только посмотрите! — И приблизил к Феликсу носовой платок, придерживая его за уголки, наподобие маленького экрана. Цвет у платка был такой, как будто им долго и старательно вытирали подошвы. — А ведь только утром достал из чемодана совершенно свежий! — Усмехаясь, он с брезгливым выражением на лице сложил платок вчетверо, вздохнул и вытер взмокшие шею и грудь.

— Ничего, — сухо сказал Феликс, — дома отмоетесь… Итак, вы явились в прокуратуру…

Что-то его настораживало в Сергее — с той минуты, как он увидел его в машине… Хотя он не определил бы в точности — что. Да и не до того сейчас было.

Он отыскал его в кают-компании, где под вдохновенным руководством Спиридонова шумно готовились воздать должное уже распластованному на тарелочке балыку. Феликса и Сергея отпустили ненадолго, под честное слово, и теперь они сидели у себя в номере. Несмотря на то, что выкурено было всего по сигарете, комната казалась полной дыма. Но когда Сергей приотворил окно, чтобы проветрить, песок ударил внутрь такой струей, что створку пришлось захлопнуть.

— Итак… — повторил Феликс.

Сергей еще раз провел платком по шее и распахнутой, в горячей испарине, груди.

— «Итак»… — передразнил он ворчливо. — Вы прямо как эти… Мегрэ или Эркюль Пуаро… — Он спрятал платок в карман. — Это ведь не детектив какой-нибудь, знаете ли, с закрученным сюжетом. Это жизнь…

Он подчеркнул, как бы выдавил по буквам последнее слово.

Феликс кивнул.

— Вы представляете, каково мне это было услышать… И какой видик у меня был при этом — а? Представляете?..