Сергей ссутулясь, осторожно, словно на постели лежал спящий, присел на край кровати.

— Я был в прокуратуре, Казеке, — сказал он. Кисти его рук повисли между широко расставленных колен. — Я сделал все, что мог. Вы тоже сделали все, что могли, Казеке… Пора уезжать. — Последние слова он произнес твердо, и твердым, открытым взглядом посмотрел в глаза Темирову.

— Так, — проговорил Темиров без выражения. — Уезжать. — Похоже было, он, повторяя, пробует слово на вкус, поворачивает во рту то одной, то другой стороной. — Уезжать. — У него получалось это твердо: «Уезжат».

Он медленно поднялся, надавливая рукой на подлокотник. Кресло под ним скрипело. Он постоял, слегка расставив ноги и вывернув ступни, как бы пробуя прочность — то ли собственных ног, то ли пола, и шагнул — решительно, всем корпусом двинулся — к двери. Но Сергей не менее решительно преградил ему дорогу. Руки его плетьми свисали вдоль тела, и в том, как он стоял, во всем облике Сергея была та крайность отчаяния, когда человек готов на все. Он стоял перед Темировым, растерянный и несокрушимый; его можно было бить, пинать ногами — он бы не тронулся с места.

— Казеке… — тихо произнес он.

В глухом его голосе Феликс услышал зов о помощи.

Айгуль заговорила с Темировым по-казахски, из ее бурной, стремительной речи Феликс разобрал всего несколько слов, но понял, что она упрашивала его остаться.

«Зачем?.. — подумалось Феликсу. — Было бы лучше, если бы он ушел». Так он подумал о нем, как думают о тяжело и безнадежно больном.

— Казеке, — сказал он, — останьтесь… — Он уже поднялся и занял место рядом с Сергеем, они оба отсекали Темирова от близкой, в двух или трех шагах, двери. — Все равно уже поздно, куда вам спешить… Нам надо постараться понять друг друга…

— Понять?.. — повторил за ним Темиров, и у него снова получилось: «Понят».

Было мгновение, когда Феликсу показалось, что своим безруким, срезанным напрямую плечом он сейчас раздвинет обоих, как клином…

— Останьтесь, Казеке, — повторил он. — Я прошу вас…

Он знал за собой это свойство — быть неотразимым. Но пользовался им редко, лениво, и никогда — в тех случаях, когда это совпадало с его личной выгодой. Здесь это позволялось: он вошел в игру не по своей воле, как бы оставаясь внутренне от нее в стороне.

«Я прошу вас…» — Ну, как же на это еще можно было ответить?

Не оглядываясь, Темиров отступил назад, нащупал кресло рукой и опустился, присел. Вежливость, одолжение — все это было в позе, в которой он сидел.

Лучше бы он ушел, снова подумал Феликс.

— Бывают времена, — сказал он, — бывают обстоятельства, Казеке… Давайте посидим, обсудим. Сергей мне все рассказал.

Впервые он захватил на себе взгляд Айгуль — впервые с той минуты, как она появилась. Он был недоверчив, этот взгляд, тут же отпрянувший… Но в нем была надежда.

— Скажите, — заговорил Сергей, первым надкалывая ледок молчания, — скажите, Казеке… Разве я не примчался сразу после письма, которое вы прислали в редакцию? Разве не провел здесь — дней десять, а то и добрых две недели, роясь в этих ваших талмудах, мотаясь из совхоза в совхоз? Разве не пошел поперек вашего начальства, которое вдогонку настрочило на меня кляузу главному редактору, а потом начались звонки, угрозы, и не так-то легко мне было от всего отбиваться? Разве не появился в газете материал, после которого Казбек Темиров превратился в победителя? И разве — ну, не заслуги, что там — заслуги! Разве — ну, маленького, скажем так, участия в этом я не принял тогда, Казеке?.. — Сергей, сидя на постели, вытянул правую руку по направлению к Темирову и уперся ногтем большого пальца в кончик указательного. — Вот такого, Казеке?.. Ведь тогда вы верили мне? Ведь мы были тамырами в одном деле?.. Что же теперь? Почему вы не верите мне теперь? Когда я говорю: вы победили, понимаете — по-бе-дили, Казеке, так бросьте им кость!

Голос у него вибрировал, вздрагивал. От обиды. От жалости. От злости. И Феликс, слушая Сергея, подумал, что нет, он этому мальчику не судья. Он бы мог, никому ничего не объясняя, улететь в свой Нальчик — и привет. Так нет же…

— Казеке, — подхватил он последние слова Сергея, — а что, если и вправду?..

— Они ведь так просто не отвяжутся, — взбодрился от поддержки Сергей. — Нет, не отвяжутся. Вы спросите, — указал он на Феликса, — я еще не знал о прокуратуре, а чуял: не отстанут. На эти вещи у меня нюх… Прямо как у собаки! Ей-богу! — Он улыбнулся, как бы сам удивляясь и всех приглашая удивиться его необычайному нюху.

Никто, впрочем, не отозвался на его улыбку.

— Базарбаев, — угрюмо и коротко уронил Темиров. Он поискал глазами, куда бы положить окурок. Пепельница была переполнена, Сергей подставил ему спичечный коробок.

— Базарбаев, — повторил Темиров и переглянулся с Айгуль. Та кивнула. Даже не кивнула — опустила ресницы, это могло сойти за кивок.

— Следователь, — сказала она, как если бы этого достаточно было в качестве пояснения. — Там следователь — Базарбаев…

«Ну и что?.. — тупо стукнуло Феликсу в голову. — И что, если Базарбаев?..»