Лоренс неожиданно вскрикнул и отпрыгнул назад.

Дейл круто обернулся и в коротком разрыве света увидел, как внезапно земля выгнулась, на гладкой поверхности появились комья грязи – хотя трава при этом оставалась нетронутой, – и длинная полоса борозды протянулась еще фута на четыре, до самых его кед.

Майк кормил с ложечки Мемо, а за окнами одна за другой сверкали молнии – такие яркие, что, несмотря на занавески, в комнате становилось светло как днем. Занятие, признаться, было не из приятных. Глотать старая женщина могла, и пищеварительная система работала как положено – в противном случае бабушку нельзя было бы оставлять под присмотром домашних и пришлось бы поместить ее в дом престарелых в Оук-Хилле. Однако есть Мемо могла только протертую пищу, причем каждый раз нужно было помогать ей открывать и закрывать рот. Само глотательное движение скорее походило на внезапный приступ удушья. И разумеется, большая часть пищи оставалась на подбородке и широком нагрудничке, который повязывали старушке на время кормления.

Но Майк терпеливо справлялся с этой работой. Он кормил бабушку и одновременно, во время долгих перерывов между двумя глотками, разговаривал с ней, сообщал о маленьких домашних новостях: о том, что печатали воскресные газеты, о приближении дождя, о проделках сестер.

Внезапно глаза Мемо страшно расширились и она судорожно заморгала, пытаясь что-то сообщить. Майк часто жалел, что они не изучили азбуку Морзе еще до удара, приключившегося с бабушкой. Но откуда же им было знать, что это понадобится? Как бы то ни было, сейчас, когда Мемо моргала, потом делала паузу, снова моргала и опять впадала в неподвижность, знание азбуки Морзе пришлось бы очень кстати.

Что случилось, Мемо? – прошептал Майк, наклоняясь поближе и вытирая салфеткой бабушкин подбородок.

Он с опаской оглянулся через плечо, ожидая увидеть темную тень за окном. Но там была лишь сплошная темнота. В следующее мгновение ее разорвала внезапная вспышка света, озарившая листья липы и поле на другой стороне улицы.

– Все в порядке, – поспешил успокоить бабушку Майк и набрал новую ложку тертой моркови.

И все же что-то было явно не в порядке. Мемо заморгала интенсивнее, а мышцы на горле так напряглись, что Майк испугался: ему показалось, что еще секунда – и большая часть ужипа извергнется обратно. Он опять склонился к лицу Мемо, стараясь понять, не подавилась ли она. Нет, не похоже. А мигание тем временем превратилось в лихорадочное стаккато – казалось, с Мемо вот-вот случится новый удар, который станет последним. Но позвать родителей он не мог: царившее за окном затишье перед бурей словно каким-то непостижимым образом сковало его движения и заморозило чувства. Майк неподвижно застыл в кресле, держа в вытянутой руке ложку и не в силах шевельнуть хоть пальцем.

Судорожное моргание неожиданно прекратилось, и глаза Мемо вновь невероятно распахнулись и застыли. И в этот же момент что-то заскреблось под половицами старого дома. Майк знал, что ничего, кроме пустого низкого лаза, там нет, но тихий звук, родившийся под кухней, в юго-западном крыле дома, становился все громче и быстро приближался. С такой скоростью не могла ползти ни кошка, ни собака. Это было что-то другое… Вот оно уже миновало кухню… Странный звук послышался в углу столовой, потом под коридором, под полом бывшей гостиной, а теперь комнаты Мемо… И наконец, у самых ног Майка, под массивной металлической кроватью, на которой лежала старая женщина.

Майк глянул вниз, под свою протянутую руку, туда, где на потертом коврике стояли его кеды. Скребущий, скрежещущий звук под старыми половицами стал таким громким, будто кто-то проложил под домом рельсы и теперь катился по ним на тележке, длинным ножом или железным прутом колотя по каждой поперечной скобе или распорке. Вскоре скрежет сменился стуком и треском, как если бы то же самое лезвие теперь использовали, чтобы взломать пол прямо под подошвами кед Майка.

Открыв рот, он неотрывно смотрел вниз, ожидая, что буквально через секунду под ногами разверзнется дыра, из нее вылезут жуткие окровавленные пальцы и схватят его за ногу. Краем глаза Майк заметил, что бабушка перестала мигать и крепко зажмурилась.

Однако ужасные звуки вдруг прекратились.

Майк вышел из оцепенения. Пальцы, все еще сжимавшие ложку, задрожали.

– Мама! Папа! Пег! – громко позвал он, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на визг.

Дверь ванной комнаты, располагавшейся наискосок от спальни Мемо, распахнулась, и на пороге появился отец: подтяжки сброшены с плеч, нижняя рубашка вытащена из брюк, массивный живот навис над ремнем брюк. На ходу набрасывая на плечи халат, из родительской спальни вышла мать. По лестнице сбежала одна из сестер – правда, не Пег, а Мэри – и остановилась в проеме двери, прислонившись спиной к косяку.

На Майка посыпался град вопросов.

Какого дьявола ты тут кричишь? – снова спросил отец, когда первое возбуждение утихло и все перестали говорить одновременно.

Майк переводил глаза с одного лица на другое. Вы что, ничего слышали?

– А что мы должны были слышать? – Голос матери, как всегда, прозвучал более хрипло и резко, чем она сама, быть может, хотела.

Майк опустил взгляд на ковер под ногами, безошибочно чувствуя, что там что-то притаилось. Притаилось и ждет… Он снова глянул на Мемо. Ее глаза все еще оставались закрытыми, а все тело было напряжено.

– Звук, – ответил Майк, слыша, как неловко звучит его голос. – Какой-то страшный звук прямо под нашим домом.

Отец покачал головой и приложил к мокрым щекам полотенце.

– Я был в ванной и ничего не слышал. Должно быть, это одна из прокля… – Он бросил взгляд на нахмурившую брови жену. – Одна из этих драных кошек. А может, скунс. Пойду возьму фонарь, щетку и шугану тварь.

– Нет! – закричал Майк, много громче, чем намеревался. Мэри скорчила презрительную гримаску, а во взглядах родителей явно читалось недоумение.