Ящики в этом столе, естественно, отсутствовали. Дуэйн внимательно осмотрел комнату, прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни: Старик, похоже, рылся в ящиках – наверное, искал белье и носки.

Времени у Дуэйна было немного.

Где дядя Арт мог хранить дневник? Может быть, в спальне? Нет, он не стал бы писать в постели и наверняка делал это, сидя за рабочим столом. Но на столе тетрадей нет. И ящиков тоже нет.

«Книги… – Дуэйн опустился в старое кресло, отметив про себя, как сильно стерся лак на подлокотниках, отполированных руками дяди Арта. – Он вел записи каждый день… Возможно, каждый вечер, сидя здесь… Так… Дядя Арт был левшой…»

Дуэйн вытянул в сторону левую руку.

Пальцы коснулись одной из нижних полок, находившейся возле левой опоры импровизированного стола. Книги стояли в два ряда, причем корешками в противоположные стороны. Ближе к столу оказались несколько переплетенных, но не имевших названий томов. Дуэйн вытянул один из них: кожаный переплет, плотная дорогая бумага, примерно полтысячи страниц… И ни одной напечатанной буквы – лишь от руки, убористым почерком написанные строки, выведенные старомодной авторучкой. Множество страниц, заполненных текстом, который оказался совершенно нечитабельным…

Дуэйн раскрыл том и, привычным жестом поправив очки, склонился над ним. Все записи были сделаны не на английском, а на какой-то фантастической смеси арабского и хинди: каждая строчка – сплошной забор из крючков, палочек, росчерков и причудливых орнаментов, не поддающаяся расшифровке вязь незнакомых символов. Ни одного пробела между словами. Но над каждым массивом текста были проставлены цифры, и они-то как раз зашифрованы не были. На одной из страниц Дуэйн прочел: «19.3.57».

Дядя Арт часто говорил, что принятая в Европе, да и в остальном мире, манера датирования записи – сначала указывать число, затем месяц и только потом год – более разумна, чем американская. «От малого к большему, – сказал он племяннику, когда тому было лет шесть. – В этом есть чертовски много здравого смысла». И Дуэйн всегда был с ним согласен. Таким образом, эта запись была датирована девятнадцатым марта тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года.

Мальчик сунул книгу обратно и вытащил самый крайний том. На первой странице было написано: «1.1.60». На последней, незаконченной: «1.6.60». В воскресенье утром дядя Арт не делал записей в дневнике, но он сделал их в субботу вечером.

Ты готов?

В дверном проеме стоял Старик, держа в одной руке костюм, упакованный после химчистки в полиэтиленовый пакет, а в другой – старую спортивную сумку дяди Арта. Он шагнул в круг света от настольной лампы и кивком указал на том в руках сына.

Это та книга, которую Арт тебе вез?

– Думаю, да, – после секундного колебания ответил Ду-эйн.

– Тогда забирай ее.

Старик направился к выходу через кухню.

Дуэйн выключил свет, постоял еще минуту, размышляя о том, что в остальных толстых томах дневника заключены восемнадцать лет жизни дяди и он, Дуэйн, возможно, поступает сейчас не так, как нужно. Ведь совершенно очевидно, что дядя Арт сознательно вел дневники особым личным кодом, не желая поверять посторонним сокровенные мысли. Но расшифровывать всяческие коды было давним увлечением мальчика. И если он найдет ключ к этому коду, то прочтет то, что не предназначалось ни для него, ни для кого-либо другого.

«Но ведь дядя Арт сам собирался рассказать мне о своей находке, – убеждал себя Дуэйн. – И он был явно встревожен. И как будто слегка испуган. Он говорил так серьезно и взволнованно…»

Мальчик вздохнул и взял со стола тяжелую книгу, особенно остро ощущая в этот момент присутствие дяди: о нем напоминал слабый аромат табака, особый, чуть затхлый запах старых книг и кожаных переплетов и даже едва уловимый запах пота физически работающего человека.

В темной комнате это ощущение будило в душе Дуэйна тревогу, как будто призрак дяди стоял здесь же, за спиной, и приказывал взять в руки дневник, снова сесть за стол, включить свет и читать, читать, читать… А он, призрак, будет витать рядом. Дуэйну вдруг показалось, что чьи-то холодные пальцы коснулись его шеи.

Дуэйн неторопливо пересек кухню и присоединился к отцу, ожидавшему его в машине.

Дейл с Лоренсом целый день играли в бейсбол, не обращая внимания на грозные тучи и перенасыщенный влагой воздух. К обеду они с ног до головы покрылись толстым слоем пыли, которая, смешавшись с потом, черными струйками стекала по коже. Едва завидев сыновей, мать приказала им немедленно, не поднимаясь на второй этаж, раздеться, а Дейлу велела отнести все грязное белье к стиральной машине, которая стояла в самом дальнем углу подвала.

Подвал Дейл просто ненавидел. Это была единственная часть старого дома, где он чувствовал себя крайне неуютно. Летом все было нормально и ему почти не приходилось сюда спускаться. Другое дело зимой, когда Дейл должен был каждый вечер после обеда наполнять углем специальный ящик.

В подвал вела лестница, ступеньки которой предназначались, по-видимому, для великана: каждая из них была высотой не меньше двух футов. Огромная бетонная лестница делала поворот налево, проходя между наружной стеной и стеной кухни, отчего создавалось впечатление, что подвал гораздо глубже, чем на самом деле. Лоренс называл лестницу «тайным ходом в подземную темницу».