Другой вариант — вообще не попасть на работу, и я с удовольствием наблюдаю, как водитель, молдаванин с лицом глиняного цвета, что-то вполголоса бормочет на своем языке, безуспешно пытаясь перестроиться в левый ряд и с ненавистью поглядывая аварийные огни джипа, застрявшего перед нашей маршруткой.

Я верчусь на своем сиденье, словно устраиваюсь поудобнее перед началом киносеанса. Увы, зрелище оказывается недолгим и отрезвление, как это бывает, бьет наотмашь и сразу по обеим щекам: с Мостовым я сталкиваюсь на пороге Конторы.

— Вернусь, сразу ко мне, — командует он, но застывает в дверях, о чем-то задумавшись. — Хотя нет, давай сейчас. Я наберу тебя.

В своем кабинете я кручусь, не понимая, что должен делать: включать компьютер, выпить воды, или просто убить минуту, стоя у окна и дожидаясь, пока шеф соизволит поднять трубку. Ожидания вновь обманывают меня: Мостовой заявляется собственной персоной.

— Слушай, — присаживается он на край моего стола, пока мои пальцы нервно ощупывают подоконник за спиной, — выручай.

Я замираю, не ожидая, однако, от просительной интонации шефа ничего хорошего. Напротив, мои нервы взвинчены до предела.

— Завтра, — чеканит он, — на Первом канале. Программа Малахова. Нужно пойти.

Я несколько раз размеренно киваю, демонстрируя осознание ситуации и полное непонимание того, чем я могу помочь.

— Тебе, — уточняет задачу Мостовой. — Тебе нужно пойти.

— Сергей Александрович, — позволяю себе неуставное обращение я.

— Это приказ, Сергей Александрович! — отрубает Мостовой. — Программа по поводу всех последних убийств. Карасин, Браун, Джабирова… Ты уполномочен говорить только по делу Карасина — это, надеюсь, ясно? Можешь сказать, что, кроме бытового убийства следствие рассматривает версию убийства по профессиональным мотивам. Если начальство заинтересуется, что-нибудь потом придумаем. Ты ведь нарыл что-то, так?

— Конечно, — взбадриваюсь я, — я как раз…

— Потом-потом, — поднимает ладонь шеф и быстро смотрит на часы, — в три совещания у Бастрыкина, так что давай о главном.

Я глотаю слюну, а вместе с ней, возможно, последнюю возможность представить мою провокацию в разговоре с Должанским в нужном мне свете. Не как очередное подтверждение собственной профнепригодности, а в качестве допустимой формы психологического давления и, само собой, как свежую идею, достойную по меньшей мере обсуждения.

— Никаких подробностей, — категоричен Мостовой, — никаких имен, допрошенных тобой ли или другими членами группы. В то же время постарайся сделать так, чтобы все поняли: мы знаем намного больше, чем можем озвучить. Будь расслабленным, чуть усталым, но уверенным — это внушает людям спокойствие. Каверзных вопросов обещали не задавать, но и без сенсационности, сам понимаешь, это телевидение на хер никому не сдалось. Обещают, что другие постараются: там будут звезды, вот пусть они и создают шум. А представители закона будут в этот бардак вносить степенность и порядок. Вопросы есть?

— Есть, — говорю я. — Товарищ полковник, почему я?

— Мне, что ли, прикажешь ехать?

— Есть же пресс-служба.

— Следователь им нужен! — снова бросая взгляд на часы, встает со стола шеф. — Не мне же ехать? Разве не видно, что происходит? Я за последние двое суток спал часа три, наверное. Скоро вообще не буду, да и вы все тоже.

— Я понимаю, — вхожу в его положение я, — но есть же Дашкевич, Кривошапка…

— Давай откровенно, — щурится Мостовой. — У кого из наших сотрудников больше всего работы?

— Ну…, — мнусь я.

— Хорошо. А у кого меньше всех? Если честно?

— Товарищ полковник…

— Знаю, знаю, — кивает он. — И про сестру Джабировой, и про то, что ты только что от Райкина. Как, кстати, он?

— Нормально, — поражен я.

Перед глазами у меня плавают черные точки, а в воображении улыбается Кривошапка. Ничего не поделаешь: в природе не бывает временных стукачей.

— Ну и хорошо. Завтра доложишь.

— Мне же на телевидение идти.

— Так вечером же. А я про утреннюю летучку.

Подняв брови, я решительно откашливаюсь.

— Товарищ полковник, есть просьба.

— Ну?

— Не сплю вторые сутки. Опасаюсь подвести следственную группу и весь Комитет.

Мостовой пристально рассматривает мое лицо.

— Ладно, — говорит он. — Завтра на работу можешь не выходить. Езжай домой, выспись, сходи к парикмахеру, в массажный салон…

Посмеиваясь, он пожимает мне руку. Крепче чем обычно, я же еще больше погружаюсь в смутные ожидания. Что-то не сходится, ведь отправляя меня на эфир, шеф подает ясный сигнал и значит, мое направление становится основным, а может, и единственным. А может, все совсем наоборот, и вне моего поля зрения остается реальная работа и фактические результаты, достигаемые силами тех, у кого нет времени шататься по телевизионным павильонам.