— Дальше? Я усыновлю его, — вдруг вырвалось у Игоря, хотя еще пару дней назад он совсем не думал об этом. Ему просто хотелось пристроить пацана, чтобы потом не мучила совесть. И теперь вдруг решение пришло. — Да, усыновлю, — повторил Игорь — Конечно, это будет непросто, надо получить разрешение, но… бросить его я не могу.

Дэвика, хлопотавшая у столика, подняла голову. Тамракар долго молчал, глядя на притихшего Суреша, словно чувствующего, что разговор идет о нем, потом позвал:

— Слышишь, дочка! Достань-ка там, в моей сумке…

Дэвика порылась в походной сумке отца, вытащила бутылку виски.

— Знаешь, сынок. У нас тостов не говорят, но я скажу. — Тамракар поднял стакан. — Пусть тебя увидят все боги: наши и твои. И пусть благословят.

На древний монастырь опускалась ночь. Погасли огни в палатках, стихли разговоры. Стало совсем безлюдно и тихо. Лишь чернел вход в подземелье и маячил возле него полицейский наряд. Да еще серебрился в полутьме корпус приземлившегося к вечеру вертолета. Это был старый, но довольно вместительный пассажирский геликоптер, повидавший не один десяток альпинистских экспедиций со всеми их грузами. У геликоптера тоже прохаживалась пара постовых.

Все спали. Раскинув руки, похрапывал в палатке рабочих оставшийся ночевать Тамракар. Давно спал Суреш, прижавшись к Дэвике; их разместил в своей палатке Шарма, сам ушедший в штабную. Спали в своих палатках Энгельбах, Бехал, старший офицер полиции. Спали экспедиционные рабочие.

Не спал только один человек. Потерянной фигурой он бродил вдоль монастырских стен, мимо палаток. Это был Игорь. Вот он не выдержал, снова заглянул в окошко Викиной палатки. Темно, темно. Викина постель пуста.

Игорь отошел, присел на выступ полуразвалившейся стены. Так и сидел, опустив голову.

А когда, поникший, не зная, что думать, откинул полог своей палатки и шагнул внутрь, то вдруг увидел в полутьме, что на его лежанке сидит Вика. То, как она сидела — одна, прямо, неподвижно, — вдруг поразило его. Он бросился к ней, обнял:

— Это ты? Как ты здесь оказалась? Я же ищу тебя… я…

Она сразу обхватила его руками, прижалась лицом.

— Ты плачешь? — испугался он. — Что случилось? Вика!

— Нет… ничего… ничего, — сквозь всхлипывания прошептала она.

— Я, наверное, опять перед тобой виноват, но…

— Молчи… — Она закрыла ему рот рукой. — Не говори ничего…

— Нет, ты дослушай! — Он отвел ее руку, сжал до боли. — Что-то стоит между нами. Я не знаю… я не могу понять! Если ты хоть чуточку, хоть каплю… — Он мучительно подыскивал слово. — Ну, блин! Ну выходи же за меня замуж, черт бы тебя драл, в конце-то концов! Все, что могу, я для тебя сделаю, сделаю больше, чем могу, ты же знаешь!

Она молчала, уткнувшись лицом в его шею, и он чувствовал, как частые теплые капли падают ему куда-то на ключицу и ползут по груди.

— Ну не хочешь домой — и ладно! Я согласен. Завтра же поговорю со стариком насчет постоянной работы в Берлине. Дэн тоже поможет, я уверен! Осилим это дело, даю тебе слово! Конечно, не сразу, конечно, вначале будет трудно — с жильем, с устройством, с языком, с деньгами! Но, в конце концов, все это ерунда, лишь бы мы были вместе!

Она прижалась к нему еще теснее.

— Что ж ты молчишь?

— Я не молчу… — всхлипывая, отозвалась она. — Ты же видишь, я пришла к тебе. Давай сегодня не будем говорить ни о чем. Вообще не будем говорить! Давай просто побудем вместе. Ведь тебе же хорошо со мной?

— Вика, да я…

— И мне тоже! Ты знаешь, я так скучала по тебе, так ждала! Иди же ко мне, иди, иди скорей!

И была близость, не похожая ни на одну из их прежних.

Какое-то неистовство, ненасытность, безудержная жажда исчерпать и его, и себя до дна словно подхлестывала ее всю ночь.

— Ну еще, еще!.. Не уходи из меня, не уходи!.. Останься еще, еще!

Она металась, она словно жаждала выпить, проглотить его, билась, до предела продлевая судороги, распахиваясь перед ним каждой клеточкой своего тела, и тут же, едва отдышавшись, снова приникала к нему.

Неправдоподобно яркая, полная, слепящая луна отчеканивала черный контур горных громад, стылым светом заливала монастырский двор и серебрила суровую ткань палатки, где царила любовь.

…На мгновение, всего на какой-то секундный миг он провалился в забытье, а когда очнулся как от толчка, ее рядом уже не было. Уплыла за горную гряду луна, угас на золоченом навершии ступы ее последний холодный отсвет, густая чернота наползала на монастырский двор.