Застыв на месте, она внимательно осмотрела гостиную: беглый взгляд подтвердил ее первые впечатления. На кофейном столике – пустая кофейная чашка, полупустой коньячный бокал и коробка открытых шоколадных конфет. Такой натюрморт – вполне обычная утренняя картина одинокого старика: чашка крепкого кофе, крошечная порция «Хеннесси», конфеты из черного шоколада с дробленым миндалем. Ночь, наполненная сонмищем дум, воспоминаний, эхом голосов и калейдоскопом полустертых образов, – угасла для Алана, угасло и все то, что наполняло и ночь, и день в этом доме…

Быстрым, но цепким взглядом Полин осмотрела первый этаж, затем зашла в небольшой чулан, где хранился хозяйственный инвентарь, выбрала новую пару латексных перчаток и, захватив их с собой, поднялась на второй этаж направляясь в кабинет профессора. Тихо открыв дверь, будто опасаясь разбудить старика, она вошла в комнату. Из-за темных штор здесь царил полумрак. Девушка включила светодиодную подсветку книжного шкафа и, подойдя ближе к середине стены, отыскала глазами свою «памятку» – фигурку маленькой керамической совы. Натянув на руки перчатки, Полин стала аккуратно вынимать из стеллажа книги, пытаясь унять лихорадочное волнение, но удавалось ей это с большим трудом. Вскоре она увидела металлический сейф, шифр которого знала наизусть, но все ее телодвижения оказались ненужными: тайник был и так открыт. Удивленная Полин обнаружила в нем только несколько старых газет, но дневника профессора там не оказалось. «Кто-то оказался проворней меня, – с ужасом подумала девушка. И как бы мне теперь не составить «теплую» компанию старику в прохладной атмосфере морга». На несколько мгновений ее охватил паника, по спине пробежал озноб страха. Но усилием воли Полин уняла предательскую дрожь и, осторожно присев в кресло, попыталась проанализировать создавшуюся ситуацию. «Профессор мертв не менее четырех часов, и если его убили, то убийца, захватив с собой дневник, вряд ли бы ждал меня, дабы не завтракать в одиночестве. Но мне, безусловно, тоже не стоит этого делать». Интуитивно чувствуя, что она в доме одна, не считая мертвого старика, Полин успокоилась. Оставив все как есть, а чтобы полицейские увидели пустой сейф, она сбросила книги на пол и, чуть подумав, взяла шерстяной плед, лежавший на диване, и протерла им открытую дверцу сейфа, положив плед на место, спустилась на первый этаж. Заглянув в гостиную и убедившись, что профессор продолжает мило улыбаться, девушка достала из своей сумочки мобильный телефон и стала звонить старшему инспектору Теллеру. Она не забыла о его просьбе: если так получится, что именно Полин обнаружит бездыханное тело старика (интересно, а кто бы еще, кроме нее, мог это сделать?), то надо прежде всего позвонить ему. Инспектор даже соизволил объяснить свою пожелание, мол, у него есть информация, что в их городе появились желающие незаконно экспроприировать библиотеку профессора и его записи, если таковые найдутся, так что»… надо быть начеку, но распространяться об этом категорически запрещено». Судя по всему, мистер Теллер был прав. Разумеется, она ему позвонит в первую очередь. Девушке нравился инспектор, очень «положительный» мужчина! Тем более старика-то могли и убить: входная дверь дома открыта, а сейф пуст. Конечно, о сейфе она говорить не станет. Позвонив инспектору, Полин больше не стала ничего предпринимать: мистер Теллер ответил, что теперь сам все организует.

В ожидании инспектора и полицейских девушка вышла на улицу и присела на скамейку под высоким платаном. Иногда она поглядывала на небо, огорченно наблюдая, как плотный слой серых облаков, намеревающихся плавно превратиться в темные осенние тучи, закрывает полуденное солнце. Небеса, похоже, находились в раздумье: стоит ли в ближайшее время поливать дождем небольшой английский городишко, где уже во всю орудует старуха с косой? А разве где-то есть места радостнее и беззаботнее? Огорчение мисс Форестье не было показным, но расстроилась она не из-за смерти профессора, впрочем, полиции знать настоящую причину ее печали не следовало бы. Поэтому пусть думают, что она переживает из-за кончины мистера Биггса. Почувствовав, что замерзла, девушка возвратилась в дом.

…Инспектор Теллер стоял у древнего распахнутого сейфа и не верил своим глазам: кто, черт возьми, разбил его единственную Надежду! Даже не надежду, а Смысл его жизни! Чувствовал он себя отвратительно с самого утра: головная боль не давала сосредоточиться на самых элементарных вещах. Мужчина выпил уже две обезболивающие таблетки, но его страдания, казалось, теперь усилились многократно! Что ж, шансы найти преступника у него есть! Хорошо, что девчонка ему сразу позвонила. Дело важное: убийство и кража! По-видимому, и для него пришло время побороться за свое счастье! И он его выгрызет у кого угодно, если на то будет необходимость!

Cознание приходило постепенно, поначалу обозначившись ощущением себя в качестве сконцентрированной каким-то фантастическим образом микроскопической точки пространства, беспрерывно и с огромной скоростью мчащейся по извилистому, бесконечному белому лабиринту. Затем скорость движения моего сознания – точки стала замедляться… и наступила темнота. Длился этот мрак, может, мгновение, может, сутки-другие… Потом наступило слияние точки с чем-то физическим, более материальным, и трансформировалось в тяжесть век и песочную сухую горечь рта. С огромным трудом удалось разлепить веки, раскрыть которые не получилось из-за налипшей на них комочков земли, хотя этот факт определился мною позже. С покалывающей резью в глазах пришло осознание того, что я жив. Затем, с медленным ощущением некоторых частей своего тела, пришел холод, но он был всего лишь толикой зла в преддверии ада. Но и тот не заставил себя ждать, явившись в обличье смертельной жажды. Во рту, казалось бы, наполненного хинной корой, стоял тошнотворный привкус алкоголя и еще чего-то, не менее отвратительного. Пить! Все-что угодно! У меня возникла полная уверенность, что я – в аду, и вместо крови у меня – раскаленная магма. Но спустя какое-то время я сообразил, что преисподнюю мне устроили пока еще в этой жизни. С трудом удалось пошевелить пальцами ног… стало понятно, что на ногах у меня какая-то обувь, следовательно, спать я тоже не ложился (у меня нет дурной привычки заваливаться в постель обутым). Но и то, где я находился, мало напоминало кровать или любое-другое место, предназначенное для этой благой цели. Не открывая глаз, с усилием я попробовал приподнять свинцовую руку. Частично удалось. Попытался себя ощупать. Обрадовало то, что моя ветровка – «выручалка» – на мне. Очухавшаяся память подсказала нужный карман. Чуть влажный платок помог глазам и немного зрению. Но увиденная картина, точнее, отсутствие возможности что-либо рассмотреть, затмила радость от того факта, что я остался в большей степени живым, чем мертвым: отравленная кровь или уже другая жидкость вместо нее, тяжело и вязко ползла по моим сосудам. Громкий гул в ушах наплывал, перманентно затихая и возвращаясь. Я почувствовал, как меня охватил озноб, а холодный пот, смешанный с грязью, мочой и другими земляными субстанциями, сцементировал все мое тело. Нужно было сбросить с себя этот кокон, грозящий превратиться в саван. Может, напрасно у меня такой жизнелюбивый и стойкий организм? Зачем было приходить в себя, если повторный уход в забытье обязательно произойдет, и ад случится еще накануне смерти?.. Вокруг было темно, только где-то, в глубине темного свода, мерцали какие-то точки, то ли звезды, то ли шляпки гвоздей… понятно чего. Тем более что лежал я то ли в яме, очень похожей на могилу, то ли – в деревянной емкости, предназначенной для места вечного упокоения, хотя дерево пока не обнаруживалось… Господи, вот оказывается: какое оно, счастье! Прийти в себя и обнаружить, что ты не в гробу! Может, в последний момент, у моего врага проснулось человеколюбие, рука его дрогнула, и он не довел начатое дело до логического конца? Лучше бы гуманность моего неприятеля спала… Однако делать было нечего: если я не погиб, то нужно было выбираться из ловушки, которую сам же и помог организовать своим противникам по собственному скудоумию!..

Спустя некоторое время я смог поднести руку поближе к своим глазам: светящийся циферблат часов «обрадовал» меня тем обстоятельством, что мой «анабиоз» длился почти пять часов! Ужас открытия вспрыснул хорошую дозу адреналина и норадреналина в мои скованные льдом сосуды, немного разогрев их. Мне удалось с трудом подняться на ноги. Откуда-то, из глубины моих полудохлых внутренностей, подкатила волна тошнотворной массы, но в последнюю секунду мне удалось извергнуть ее в сторону от своего, пока еще живого, тела. От слабости ноги не держали меня, дрожали все части моего жалкого существа, я казался себе дряхлым стариком, страдающим болезнью Паркинсона в самой ее последней стадии. Очень хотелось пить. Появилась мечта: о речке, ведре воды, дожде, снеге, грязной луже, моче и даже не своей собственной, наконец. Ничего этого не было, в том числе и мочи, ее я, видимо, излил, пребывая в блаженной прострации. Пришлось поставить мысленный запрет на это желание хотя бы до тех пор, пока не выберусь из этой могилы. Хорошо, что куртка была на месте, но очков ночного видения не было; зато в одном из карманов ветровки был фонарик. Вынув его, я стал проверять содержимое всех остальных отделений куртки: все было на месте, за исключением смартфона. Осветив все вокруг, я осознал, что мысль о могиле отнюдь не являлась преувеличенным силлогизмом; мой кейс лежал в одном из углов прямоугольного вместилища для усопших. Я смог добрести до этого угла, ставшим для меня символом оптимизма и веры в прямом и переносном смысле, потому что здесь, кроме моего рабочего чемоданчика, стоял старый деревянный крест, кем-то заботливо прислоненный к земляной стене. Стало быть, меня не собирались убивать, даже решили оказать некоторую помощь для возвращения в реальную жизнь. А, собственно говоря, зачем меня теперь убивать? Все улики, вероятно, уже уничтожены. Тем не менее«…даже в безысходности есть надежда на борьбу». Что я могу доказать? Очевидно, не получится даже доказать, что на меня было совершено нападение. Я до сих пор чувствовал себя недостаточно протрезвевшим, хотя помнил только то, что выпил совсем немного. Но, вполне возможно, что мои новые «друзья», с которыми мне пока не удалось познакомиться, помогли мне дойти до предельной алкогольной кондиции или вкололи какую-нибудь гадость, хотя похоже, меня вырубили электрошокером (чувствовалось небольшое жжение в левом боку). (Странно только, как это могло у них получиться? Но размышлять об этом я буду позже, если, конечно, мне удастся выбраться из этой ловушки.) Для мистификации потенциальных окружающих облили алкоголем, поэтому от моей одежды и несло спиртным, как от бочки с забродившим суслом. Или мои враги посчитали, что своим нормальным видом и запахом я могу оскорбить эстетические чувства моих нынешних соседей? В таком случае, чувство юмора мистера Х и Ко находится за гранью моего понимания.

Первым делом, я вынул из кейса бутылку с водой и выпил ее залпом. Стало чуть легче. Сделав шаг, я вступил, похоже, в собственную мочу и рвоту. Но «вступление» в свои же нечистоты подействовало на меня жизнеутверждающим образом: вкупе со стыдом я вдруг почувствовал злость, а вместе с ней и сокрушительную ярость, направленную на своего неизвестного врага (впрочем, моей вины в случившемся было немало).

Поначалу мне удалось выбросить из могилы свой кейс. Ураган эмоций так захлестнул все мое существо, что я получил огромнейшую порцию гормонального смерча, преобразовавшегося в бурный всплеск энергии; в конечном итоге это обстоятельство помогло мне проявить обезьянье мастерство и за несколько мгновений взобраться на крест. Нащупав у края какое-то металлическое ограждение, я подтянул свое ожившее тело и перебросить его на какие-то камешки, впоследствии оказавшиеся чьими-то костями. Фонариком осветив их, я почти пришел в чувство, увидев голый череп в страшном оскале, венчавший хорошо сохранившийся скелет. Мне оставалось только принести свои извинения этим останкам чьей-то былой физической сущности за неосторожное вторжение в его жилище. Хотя я был уверен, что и крест, и этот скелет сюда были принесены тем же мистером Х, чтобы лишний раз поиздеваться надо мной. Да, приходилось признать, что мои враги обладают своеобразным чувством юмора и не обременяют себя высокими морально-нравственными принципами. А то, что в группу мистера Х входило минимум два человека – теперь уж можно было не сомневаться. Погрузочно-разгрузочные работы с моим «наэлектризованным» телом не мог проделать один человек. Нет, теоретически, конечно, можно представить, но ведь и в особняке Лоры был маневр у парадного входа на отвлечение моего внимания. Почти без усилий с моей стороны, память стала воспроизводить картину произошедшего до того момента, как нечто упало (?) мне на голову, хотя, подозреваю: не это обстоятельство повлияло на мое сознание, вернее на его отключение. (О происхождении этого упавшего «нечто» тоже надо будет подумать!) Разумеется, хотелось бы мне еще узнать и детали проводимой на моем теле операции (возможно, оно, тело, и не самое замечательное, но я к нему привык!) Взглянуть бы на этих «кардиологов», не брезгующих подработкой в «ритуальных услугах»!.. Агрессивные намерения вновь разбудили во мне заснувшую было ярость, породив гнев. А гнев, при правильном его применении, может трансформировать окружающую действительность в форму, пригодную для ее целесообразного использования. Я даже легко отмахнулся о вновь возникшей жажде. Достав баллончик с аэрозольной краской, я нанес совсем небольшое пятно на первом же погосте, располагавшимся рядом с местом моего временного «упокоения». Затем достал из кейса складной большой рюкзак, разложил его и, поместив в него все остальное, я повесил свою ношу за спину. Осветив фонарем вязкую окружающую мглу и воочию убедившись в моих предположениях о своем местонахождении, я немного взбодрился: атмосфера заброшенного кладбища все же уютнее микроклимата благоустроенного морга, но тем не менее ненамного теплее. Чтобы согреться, нужно было принять горячий душ, выпить кофе и лечь в мягкую постель, укрывшись с головой теплым одеялом. Судя по всему, всю эту, казалось бы, малость, мне никто не спешил предоставлять. Оставался один вариант: интенсивно двигаться туда, где я смогу воспользоваться благами цивилизации. Но из-за густого тумана нельзя ничего было рассмотреть на расстоянии двух ярдов. Мне было все равно, куда направлять свои стопы, как известно, все пути ведут в Рим. В моем случае эту поговорку нужно было воспринимать в буквальном смысле.

Из-за скользких мокрых листьев, устилавших землю, первые шаги в сторону вечного города чуть было не закончились для меня фиаско, но небольшой надгробный памятник помог мне удержаться на месте. Это было весьма удачно, потому что в полураскрытой ладошке гранитного ангела сохранилась толика вожделенной влаги. Так что, похоже, обстоятельства мне благоволили. Я даже стал ощущать, что мистическая атмосфера кладбища постепенно успокаивает мою издерганную земными заботами душу. На самом деле мне, вероятно, хотелось так думать. Присев на надгробную плиту, к сожалению, не для того, чтобы подумать о вечном, я вовремя вспомнил о пешеходном навигаторе (выпивка весьма поспособствовала развитию амнезии), притаившемся в одном из карманов ветровки. Вынув его, я уже через несколько минут смог оценить свое местоположение, кроме того, мне все же пришлось признать, что у моих противников присутствует определенный кодекс чести: расстояние до Тауэр-Хилла не превышало четырех миль. Вполне возможно, что со мной хотят сразиться в равной борьбе, и поэтому на данном этапе нашего противоборства немного облегчили мне задачу, позволив благополучно вернуться к родным пенатам. Мысль, что меня пока не собираются освободить от всех земных желаний, придала мне колоссальный приток энергии, и я двинулся в путь, который, очевидно, нельзя будет назвать приятной ночной прогулкой.