— Вот как? — сказал приятно удивленный Дан. — Мертвецы восстают из гроба?

— Как будто. Может, еще не все потеряно.

— Интересно, с чего это?

— Ты когда-нибудь видел, как заставляют забиться остановившееся сердце?

— Пропускают ток?

— Да. Мы можем оказаться тем импульсом, который снова пробудит их к жизни. Вернув тем самым наш долг им. Или часть его.

— Долг? Ты имеешь в виду Эдуру?

— Не только.

— А что еще?

— Позже, Дан. Я пока не уверен, что не ошибаюсь. — Он улегся, как всегда, на спину, заложив руки за голову. — Спокойной ночи.

— Погоди! — возмутился Дан. — Ты мне ничего не рассказал.

— О чем?

— Как о чем? Где ты только что был?

— А-а… Что ты хочешь знать?

— Все.

— В подробностях или, так сказать, резюме?

— Да, наверно, резюме, — ответил Дан, подумав.

— Помнишь картину, которую вы с Наи обсуждали? Речь шла о том, что это может быть или красиво, или естественно.

— Формулировку, по-моему, предложил ты.

— Неважно. Так вот, это красиво. Похоже на пантомиму или даже балет. Один из участников… не Кнеуфи, он, оказывается, первое лицо в городе, но не в постели… один из участников выполняет как бы функцию постановщика. То есть говорит, кто, с кем, как. Это не так просто, поскольку, как справедливо заметил Патрик, никто не должен быть вне игры. Ну и… Ну и с нашей точки зрения, все это совершенно неестественно.

— Почему?

— Да потому что… В общем, как я понял, есть фундаментальное физиологическое отличие. Они получают удовольствие от всех этих движений, перемещений, рокировок, всяких ласк, словом, от процесса. Масса эстетики. Эдакая изящная любовная игра. И полное отсутствие финального аккорда. Не знаю, всегда ли его не было, или это следствие общего угасания, но сейчас его нет. Ни у кого. У нас такое случается у женщин. Холодных, а вернее, неразбуженных… Ну что, представил себе?

— Представил. — Дан задумался. Наверно, это похоже на кино, только не порнографическое, а эротическое, все эти красивые фильмы с пейзажиками, дизайном, роскошными нарядами и без лишних подробностей. — А музыка была, нет? — спросил он.

— Нет. Хотя вполне можно было бы представить какой-то аккомпанемент. Впрочем, я не уверен в том, что у них вообще есть или сохранилась музыка.

— Ага. — Дан уже думал о другом. — Ты сказал, у нас. В Бакнии тоже есть неразбуженные, как ты говоришь, женщины?

— Конечно. Они есть везде. На всех планетах.

На всех планетах… Дан удивился возникновению этого странного обобщения, но потом догадался.

— Ты подумал о кариссе Асуа, — сказал он. — Не так ли?

— Так, — ответил Маран после короткой паузы.

— Она тебе нравилась, — заметил Дан, не спрашивая, а утверждая, и Маран не стал возражать.

— Красивая женщина, — вздохнул он. — К тому же умная и тонкая. Знаешь, порой меня так и подмывало… особенно, после того, как она в доверительной беседе сказала мне, что никогда не испытывала удовольствия от близости с мужчиной…

— Намек, надо понимать.

— По всей видимости. Она в какой-то степени меня раскусила… Ну, это ведь своего рода спортивный интерес, смогу ли я добиться того, чего другим не удалось…

— Но ты все-таки не поддался.

— Нет. Хотя в какой-то момент был на волосок от этого, уже позднее, когда негодница Олиния заставила меня нарушить слово…

— Слово, данное Наи? — спросил Дан.

— Слово, данное себе! Ты неверного мнения о Наи, Дан. Она очень гордая женщина. Слишком гордая, чтобы вымогать клятвы в верности. Ты должен был понять это после истории с медальоном. Отдать столь дорогую сердцу вещь, сделав вид, что даришь какую-то безделицу…

— Поэт ведь расценил это как своеобразный обет.

— Так оно и было. Она дала слово. Не мне, а себе. Не зная, питаю ли я к ней те чувства, которые… Я ведь не очень-то открытый человек, Дан, и она не могла понять… И однако дала слово. Так неужели я не был способен ответить ей… не тем же, гораздо меньшим?

— Вот почему ты придал такое значение тому эпизоду! Тогда твое поведение мне показалось не совсем адекватным. Я же отлично знаю, что подобные вещи значат для тебя куда меньше, чем для меня.