— И это не исключено, — сказал Маран серьезно. — Я имею в виду тюрьмы и узников, разумеется. Прелесть этой планеты в том, что на ней возможно все. Кроме разве что красавиц.

— Заточенных красавиц, — напомнил Патрик.

Маран с сомнением покачал головой.

— Не верю.

— Правильно делаешь, — согласился Патрик. — После наших земных девочек… хотя что земные! Знаешь, какие женщины самые красивые во Вселенной? Лахинские. Это нечто умопомрачительное. Королевы. Богини. Кинозвезды. — Увлеченный воспоминаниями, он даже встал. — Нигде и никогда у меня не было столь приятной и столь трудной работы. Сам не понимаю, как я не прогорел. Я без конца оглядывался на женщин, вопреки всем приличиям, машинально, мне приходилось постоянно себя контролировать, и все-таки я никак не мог удержаться… Хорошо еще, что там не в ходу сцены ревности, дуэли и прочие милые забавы, и женщины гораздо более независимы, чем могли бы быть… Сдается мне, что это красота делает их независимыми. Чем красивей, тем независимей.

— Вовсе нет, — возразил Дан. — Во всяком случае, не всегда. На Земле восточные женщины были красивы и бесправны.

— Да? Я и забыл, что ты знаток истории.

— Кто тебе сказал?

— Шеф.

— Зачем?

— А что, это секрет?

— Да нет. Просто странно.

— Ничего странного. Он посоветовал мне иметь в виду твое увлечение. Сказал, что знание истории может нам тут понадобиться.

Знание истории. Да уж! Конечно, не столько знание самой истории, сколько владение методом исторического анализа. Чтобы разобраться в нынешней ситуации этого мира, хорошо бы взглянуть на нее с позиций его исторического развития. Да, но как? Если нет ни одного письменного источника, ни одного так или иначе зафиксированного факта? Опираться на рассказы? Для этого надо сначала найти общий язык с рассказчиками. А рассказчики отнюдь не торопятся рассказывать. Дан безнадежно покачал головой.

После первого визита в подземелье они еще несколько раз предпринимали попытки проникнуть в непонятный зал, уже не прячась, открыто. Вначале шли с зажженными фонарями, потом выяснилось, что свет в туннелях загорается при прикосновении к металлической полосе арки входа или раме двери зала, и они стали включать его, предупреждая тем самым о своем появлении. Безразлично. Нет, им не мешали ходить внизу, где оказалось множество туннелей, пересекавшихся, разветвлявшихся, изгибавшихся под самыми разными углами. Сущий лабиринт. Оказалось, что лабиринт этот расположен под центральной площадью, а подземный зал, который оплетали туннели, находился прямо под круглым зданием, являясь его своеобразным подземным этажом, связанным с верхними посредством винтовых лестниц. По ходу туннели перебивались большими помещениями, как правило, совершенно пустыми… вообще подземная часть города пустовала, она была облицована пластиком, выложена плитами, снабжена осветительными приборами, вделанными в стены и выглядевшими, как длинные полосы почти того же цвета, что пластик, но в ней не было ни одного предмета, даже стула, что доказывало правоту Марана — жили обитатели города все-таки наверху, в домах, а внизу они… не то чтобы прятались, это так, попутно, внизу они молились или упражнялись, что именно, осталось загадкой… В любом случае, увидев землян, они неизменно бросали свое занятие и рассеивались, по-прежнему прикидываясь, что не замечают их присутствия. Встретив «гостей» в туннеле, палевиане на безопасном расстоянии поворачивали обратно и исчезали, а если избежать встречи было невозможно, проходили мимо с отсутствующим видом. Никому из землян ни разу не удалось хотя бы перехватить чей-то взгляд, посмотреть кому-то в глаза. Несколько раз они пытались заговорить, их «не слышали»…

В ухе запищало, Дан машинально нажал на «ком» и услышал взволнованный голос Дэвида.

— Парни, мы обнаружили картинную галерею. Если хотите взглянуть, двигайте сюда.

Окинув взглядом обширное помещение, спрятанное за узкой, низкой дверью, Дан слегка позавидовал… да, Дэвиду с Артуром повезло, останься этот сектор на завтра, тогда он, Дан, первым переступил бы порог широкого, длинного, как коридор, зала с высоким потолком, без единого окна, но ярко освещенного. Свет шел сверху, от пересекавших потолок вдоль и поперек полос, за матовым стеклом прятались, видимо, очень мощные лампы… А кто, кстати, их зажег?

Вопрос этот занимал, как оказалось, не только его.

— Как вы зажгли свет? — спросил Патрик, озираясь по стронам.

— Покажи, — небрежно сказал Дэвид… как он доволен собой, однако!

Артур прошел зал до конца, до небольшого темного проема в стене, в тот миг, когда он пересек линию проема, в соседнем, смежном зале тоже вспыхнул свет. Автоматика. В рабочем состоянии причем. Значит, зал посещается… Впрочем, взглянув на картины, Дан усомнился в собственном выводе. Как сами картины, так и рамы были покрыты нетолстым слоем пыли, более заметным на темном, гладком, словно полированном пластике рам, менее на полотнах. Сколько нужно времени, чтобы в чуть ли не герметически закрытом помещении, при здешнем влажном климате и чистом воздухе скопилась пыль, пусть и не в очень солидных количествах? Год, пять, десять? Дан недоверчиво покачал головой. В коттеджах с выбитыми стеклами, распахнутыми дверями, открытых ветру, пыли практически не было… Ладно, в данный момент это не суть важно, что он стал, как дурак, пока он предается глубокомысленным рассуждениям, Патрик и Маран уже рассматривают картины… Дан шагнул к ближней. Цветы? Живых цветов на Палевой он не видел, но на картине определенно были изображены цветы, тщательно выписан каждый лепесток, каждый оттенок. Удивительно, до чего яркие — на этой бледной планете!.. Он перешел к соседнему полотну. Пейзаж. Знакомые деревья с голубыми плодами, все детали воспроизведены с фотографической точностью, только краски гораздо более интенсивны, чем в действительности. Так-так… Еще цветы, городской пейзаж, сельский… Дан пошел дальше, вдоль серии однотипных пейзажей, уже не останавливаясь, наткнулся на портрет, притормозил. Та же фотографическая манера, хотя… правда, натурщика он себе представить не мог… нет, мог, в том-то и суть! Конечно, портрет приукрашен. Слишком большие глаза, слишком правильные черты, какая-то излишняя красивость, явно привнесенная художником. Следующий портрет, казалось, был сделан с родной сестры первого натурщика… Дан понял, что ему все это напоминало. Крышки конфетных коробок! Он разочарованно вздохнул.

— Видел? — спросил подошедший Маран.

Дан кивнул.

— Да не это! Тут смотреть не на что, обыкновенная доктринальная живопись. Ты вниз смотри.

— Вниз?

Дан перевел взгляд на стену. Под картиной, настолько низко, что он сразу и не заметил, висела табличка с надписью. Странные знаки, похожие на изображения неизвестных насекомых… Это верхний ряд, а нижний… Что-то знакомое. Дан попытался припомнить, где же он такое видел, но…

— Не узнаешь? — Маран улыбнулся с легкой иронией. — Это же атанатское исчисление. Ну цифры из рукописей Атанаты.

Дан ошеломленно уставился на него.

— Ты уверен?

— Конечно. Сомневаешься, спроси специалиста по Перицене. Это, например, по-вашему двадцать девять.

Дан оглянулся в поисках «специалиста по Перицене», но тот и так спешил к ним, взволнованно размахивая руками.

— Заметили? Откровенно говоря, я по сей день не совсем верил, но теперь…

— Прочти, — прервал его излияния Дан. — Вон там.

— Где? Здесь? Двадцать девять.

— А что это может означать?

— Дату написания. Например.

— Двадцать девятый год? — усомнился Дан.

— А что такого? Может, у них принято писать только последние две цифры? А может, после некоего эпохального или расцененного, как эпохальное, события, они начали новое летоисчисление…

— Скорее, расцененного, — пробормотал Дан неодобрительно. — Если новое летоисчисление ознаменовало переход к подобной мазне… Хотел бы я знать, почему доктринальное искусство всегда отвратительно. Почему бы хоть при одном режиме ему для разнообразия не быть ярким и талантливым…