У меня нет цветов, тем более - из Иного мира, и мне остаётся только положить на одеяло ярко-алый осенний лист, подобранный во дворе.

Дэй.

Жизнь возвращалась вместе с болью. Боль стала ориентиром, маячком в зыбком мире беспамятства. Её волна и вынесла меня на поверхность.

Белый потолок. Смутные пятна лиц. Обрывки слов.

– Жить будет.

– Организм молодой, здоровый. Выкарабкается...

– ...а жаль парня, - судя по голосу, женщина, - Красивый.

– А некрасивых, по-вашему, не жалко?!

А потом волны вновь сомкнулись надо мной.

Второй раз я "всплыл" уже в палате. Тесная комнатка, на одного - неужели всё настолько плохо, что мной не хотят пугать других пациентов? Бледно-зелёные стены. Ну и цвет, повеситься от него хочется.

Боль никуда не ушла, чутко отозвалась на первое же движение. Я замер, боясь вновь её растревожить. Болело всё. Говорят, никогда не узнаешь, сколько у тебя костей, пока от души не приложишься всем телом. Правда. И что точное расположение собственных внутренних органов не запомнишь, пока не попадёшь на стол к хирургу - тоже правда. Сознание пронзила ледяная игра страха. Вдруг я теперь калека? Всё, ходить по стеночке от комнаты до туалета, и хорошо, если ходить, горстями есть таблетки, чтобы задобрить разваливающийся организм, превратить Рин в сиделку при живом трупе?

Жутко осознавать, что ещё совсем недавно для тебя был плёвым делом любой марш-бросок, ничего не стоило разгрузить машину вместе с другими парнями, даже спарринги в спортзале воспринимались как неотъемлемая часть жизни, а теперь ты рискуешь оказаться запертым в изломанном теле навсегда.

Неизвестно, сколько я бы паниковал, если бы не появление врача. Высокий, бритый наголо мужчина лет сорока, чувствуется военная выправка.

– Здравствуйте, - язык плохо слушается, хочется пить, - Сколько я уже тут валяюсь?

– Пятый день. Пришлось подержать под наркозом после операции.

Всего-то? Я хотел спросить, насколько сильно мне досталось, но врач опередил меня.

– Сломаны несколько рёбер и левая рука, как пишут в отчётах, многочисленные колото-резаные раны. Сшивать тебя пришлось долго, но все конечности при тебе, не переживай.

Я облизал пересохшие губы.

– Доктор, только честно. Я не... Не инвалид? Смогу продолжать работать?

– Думаю, сможешь, - кивнул мужчина, - Но раздеться на пляже я бы на твоём месте не рискнул.

Тааак. Над умирающими и калеками обычно не шутят даже самые циничные врачи, что утешает.

– Когда я смогу отсюда выйти?

Уличная удача была ко мне милосердна - драк в моей жизни насчитывалось немало, а вот переломов как-то не случалось. Представления не имею, как долго они заживают.

– Торопливый, - не то с осуждением, не то с симпатией бросил врач, - Тебе ещё хотя бы на пару месяцев терпения набраться, чтоб уж точно всё срослось. А потом, так и быть, можем и домой выписать долечиваться. Чистильщик?

– Да.

– Ну, ваша братия по жизни отмороженная.

Рин.

Я разогнулась, осмотрела столик с кучей пузырьков с фамилиями пациентов. Издали очень похоже на девчачьи кулоны моего детства. Маленький стеклянный флакончик, внутри несколько ярких бусин или засушенный цветок, в деревянную пробку вкручена металлическая петелька для шнурка. Странно, что никто не додумался использовать для наполнения таблетки - они ничем не хуже бусин. Закатное солнце за окном просвечивало сквозь осенние листья, и неизвестно, от чего было больше золота на стенах и полу. Конец лета, начало осени. Конец рабочего дня. Выходные воспринимались не как долгожданный отдых, а как время без новостей. Боги, дайте мне не сойти с ума.

А потом я подумала, что не будет ничего плохого, если я ещё раз посмотрю на него перед двухдневной разлукой. Пусть даже и на спящего.

Скрипнула дверь, полоска света из палаты легла на пол коридора.

– Рин?
– Дэй приподнимается с подушки с видом человека, не вполне отличающего реальность от сна. Я стряхиваю оцепенение и подхожу к кровати, пока ему не вздумалось вскочить на ноги, - Обалдеть, ты мне не снишься.

– Нет. Я здесь, - обнимать человека со сломанными ребрами категорически не рекомендуется, поэтому сажусь на краешек постели и осторожно беру его руки в свои.

– Кажется, я тебя напугал.

– Ты даже не представляешь, как, - я утыкаюсь лицом в его укутанные одеялом колени и неожиданно для себя плачу. Тихо, кусая губы.

– Эй, - он неловко гладит меня по голове, стягивая косынку, - Посмотри на меня, я и так слишком долго тебя не видел.

Шершавой ладонью проводит по лицу, стирая слёзы, осторожно целует.

– Ты пахнешь лекарствами, мылом, травами. Порохом - уже почти нет. М-да. А я вот скоро начну смердеть не хуже трупа. Тут есть душ?