Дэй.

– Сегодня снимаем швы, - сообщает мне врач на утреннем обходе.

– Круто, - больничный потолок надоел мне до тошноты, как и видимый из окна кусочек пейзажа.

Звучит банально, но радость простых вещей и действий начинаешь понимать только тогда, когда они становятся недоступны. Хочу самостоятельно пройтись по улицам, подхватить на руки Рин. Да что там, я буду рад даже Стэновым изматывающим тренировкам. Пусть хоть полы мной моет. Тут у меня всего и развлечений - мысленно собирать-разбирать пистолеты до последней детали да читать книжки. Всё, хватит. А то от этого бесконечного ожидания и умом тронуться можно.

Во время предыдущих перевязок я старался не смотреть на свои ранения - не самое всё-таки приятное зрелище. Но сколько можно холить и лелеять свою нежную психику?

Клочья срезанных, потерявших девственно-белый цвет бинтов сыплются вниз. Коричневые от крови, желтоватые от сукровицы. Наконец, последний клочок марли отправляется в металлическую кювету, а я понимаю, что несколько переоценил свой пофигизм. Во всяком случае, стежки на собственной коже выглядят гротескно, как кадр из фильма ужасов. Даже странно, что боли совсем не чувствуешь, хотя все раны зажили. Странно, мне в детстве почему-то казалось, что, когда снимают швы, должно быть щекотно. Сквозь пелену отстранённости до меня понемногу добирается осознание: это моё тело, и мне с ним жить. "Раздеться на пляже я бы на твоём месте не рискнул", - вспоминаю я. Он прав - не рискну, даже если бы где-то ещё оставались пляжи. Насколько я помню, по груди и плечу стальные когти только проехались, располосовав кожу. Во что же тогда превратилась спина?

Хорошо, лицо не зацепило. Не для себя хорошо - для Рин.

Рин.

– Горькое, - сразу предупреждаю я Дэя, протягивая фляжку, - Но потерянная кровь быстрее восстановится.

– Имеешь в виду - на запах куда лучше, чем на вкус? А запах ничего, - принюхивается он, - Ладно, тогда за тебя.

И залпом пьёт содержимое фляжки. Залитая кровью форма отправилась на помойку, и по госпиталю Дэй ходит в серой больничной пижаме. Застиранная мешковатая одежда превращает его в подростка, особенно в сочетании с распущенными волосами. Несмотря на все мои усилия и изрядное количество мыла, некоторые колтуны так и не удалось ни промыть, ни распутать, и несколько прядей пришлось укоротить.

Кажется, ему нравится шокировать окружающих - много двигаться запрещают врачи, но, стоит Дэю появиться в столовой или в госпитальном коридоре, как все взгляды невольно обращаются на него. Он всегда умел превратить свою экзотическую красоту в вызов обществу. То, что иногда кажется забавной причудой, когда-то являлось единственной линией поведения на улице, где подростка-чужака не защищали ни закон, ни семья.

– Не жарко?
– я тяну его за рукав, - Снимай, я тебе майку принесла. И нормальные джинсы.

– Ты слишком со мной носишься, - смеётся Дэй.

Дэй.

Оставшиеся до выписки дни я с нетерпением вычёркивал в календаре. И даже поначалу не поверил, когда квадратики в строке закончились. Вещи - несколько книг и толстую конторскую тетрадь, на треть заполнившуюся записями - я собрал заранее, плюс необходимое барахло вроде расчёски и зубной щётки. Затем снял с кровати и аккуратно сложил стопкой постельное бельё, чтобы медсестре было удобнее его забирать. Врач всё не шёл. До свободы оставался последний шаг, даже моя куртка уже висела на спинке кровати - её на днях принесла Рин. Ещё пара минут, и я банально сбегу, как мальчишка с уроков до прихода учителя.

Врач на мои приготовления покосился неодобрительно - его ещё не выписали, а он уже готовится рвануть, но последний осмотр провёл быстро и пожелал мне удачной службы.

Хотелось бежать вниз, но слишком резкие движения мне пока были противопоказаны. Внизу, в холле меня ждали Стэн и Рин, и я, не останавливаясь, сгрёб девушку в объятия здоровой рукой и поцеловал.

И пусть всё смотрят. Пусть.

– С возвращением, - Стэн окинул меня придирчивым взглядом, в котором ясно читалось желание в случае чего приковать меня к больничной койке до полного выздоровления, - Как себя чувствуешь?

– Врачи говорят - жить буду. Работать тоже.

Невысказанное "если вы с полковником разрешите" повисло между нами.

Стэн усмехнулся. Хотел от души хлопнуть меня по плечу, но вовремя спохватился.

– Как только оклемаешься - приходи в спортзал. Но не раньше. Учти, если что, буду у Рин справляться о твоём состоянии.

Дорога домой похожа на детскую игру в сравнение картинок. У бывшего магазина спилили нависавшую над дорогой ветку. У въезда на школьный двор кладут асфальт. Оставшиеся на деревьях листья совсем ссохлись и потемнели. Вот что за неистребимая привычка - отмечать любые изменения, произошедшие в окружающем мире? Кажется, именно это называется профессиональной деформацией. Ветер пах прелой листвой, дымом завода и немножко - железом. Городом. Города... Я видел их много. Гораздо больше, наверное, чем любой из нынешних подростков. Провинциальные с незапоминающимися названиями. Крупные промышленные центры. Полузаброшенные военные городки. От мегаполисов, правда, старался держаться подальше - слишком суровый контроль, слишком много людей.

Я видел много городов. Чтобы в конце концов обрести один-единственный. С прямыми широкими улицами и полуразрушенными - иногда - кварталами. С пробивающимся сквозь утоптанную землю молодым деревцем под нашим окном. Со скользнувшим по стеклу солнечным лучом.

Мы создали его, вырвали из руин, вернули людей. Расчистили завалы, пустили по венам каменного организма воду и электричество.

Мне есть во что верить и за что драться.

За улыбку любимой женщины, за дерево под окном.