Серьёзный вопрос, между прочим. Наша вера может многое.

– А, так это не аргумент. Стэн, может, тоже увидел бы, окажись он с нами.

– Стэн старше нас. И внешне совсем не похож. Знаешь, полковник недавно сказал, что мы будто принадлежим к одному народу.

– И как ты думаешь, сколько в мире ещё таких как мы?

– Не знаю. Не может быть, чтобы все они были чистильщиками. У судьбы слишком много окольных путей.

– Не все, конечно. Должны же были раньше откуда-то браться деревенские ведуны, ведьмы, шаманы. Обычные люди с магическим даром. По сути, они делали нашу работу - изгоняли всякую пакость, пришедшую из-за грани, и закрывали за ней дверь.

Интересно, сколько ещё нам так ворожить? Если б можно было собрать всех чистильщиков да и запечатать одним махом все прорехи в мироздании, из которых лезет непонятное, необъяснимое, не имеющее названия, было бы здорово. Я представил себе, как толпа народу в потёртом камуфляже собирается на лесной поляне, окружённой вековыми деревьями, становится в круг, кто-то благообразный и бородатый выходит в центр, воздевая к нему тяжеленный резной посох... Или проще какую-нибудь старую винтовку со склада утащить? Так вот, ещё нужны заклинания на каком-нибудь певучем древнем языке, пучки душистых трав, чтобы кидать их в костёр.

Не моё совершенно. Моя магия таилась на перекрёстках пустынных трасс и в пыльных углах опустевших домов. Мои призраки обычно рассекали на шикарных машинах - или на убитых в хлам грузовиках - губили автостопщиков, пророчили смерть встречным водителям, и их саваны пахли не погребальными цветами, а бензином и дорожной пылью.

Нет. Даже если от нас зависит чуть больше, чем мы привыкли думать, одними замшелыми заклинаниями делу не поможешь. Пора изобретать что-нибудь новенькое.

Ещё бы знать - что.

Рин.

Не знаю, откуда взялся обычай украшать ворота кладбища еловыми ветками. Этому должно быть какое-то объяснение, древние наверняка припасли для такого случая примету-другую, но, сколько себя помню, никто так и не смог объяснить, почему нужны именно еловые ветки, а не, скажем, берёзовые. Не украшение места захоронения и не попытка почтить память усопшего. Скорее уж похоже на защиту живых от ушедших за грань. Может, всё дело в том, что еловые ветки колючие? Надо до библиотеки дойти, что ли.

За оградой кладбище больше похоже на неухоженный парк. Несколько заасфальтированных в незапамятные времена дорожек убегают вглубь территории, но между могил змеятся десятки тропинок. За кустами худо-бедно успевают следить, но к некоторым старым могилам не подобраться. Дэй не выдерживает, достаёт нож, чтобы срубить несколько самых длинных веток, почти скрывших ближайший к нам невысокий памятник. Я присоединяюсь к нему: от загипсованной левой руки мало толку. Нашим взорам предстаёт изъеденный дождями серый камень и чёрно-белая фотография женщины лет пятидесяти. "Киинара..." - а вот фамилия стёрлась, ясно только, что она оканчивалась на "тен". Мы часто забываем о мёртвых. Это они о нас помнят.

– Можно поискать в архиве, - говорю я, оттаскивая в сторону срезанные ветки, - У них должны сохраниться старые планы кладбища, там эта могила, скорее всего, отмечена.

– Да всё приводить в порядок надо, - Дэй отирает ладонь о джинсы и прячет нож, - А то некоторые памятники скоро не опознаем. Сама знаешь, как это было: там жену похоронили рядом с мужем, умершим десять лет назад, но не успели поставить нормальный могильный камень, здесь местечко по большому блату вышибли полуофициально. Документация - это большая ложь, Рин. Очень большая.

Я вдруг задумываюсь о том, что сам Дэй вполне мог быть официально признан умершим. Не знаю, после скольких лет пропавших подростков раньше переставали искать и сдавали дело в архив, да и архивы те наверняка стали пылью с началом Ржавчины. Но от самой мысли, что кто-то посмотрел на фотографию черноволосого мальчишки, поставил отметку красным карандашом и спрятал папку в коробку с десятком других коротких судеб, становится жутко. Одна галочка против твоей фамилии - и тебя уже нет в живых, хотя ты дышишь и ходишь по земле.

– Но тебе удалось её перехитрить, да?

– Ничего хитрого в этом не вижу, - Дэй улыбается, ломая зловещую иллюзию, - Всё как в сказках: смени имя - и станешь другим человеком, а погоня пойдёт по ложному следу. Это не смерть, Рин. Прежнее имя, документы, прошлое... Это шелуха. Змея сбрасывает кожу, но при этом остаётся змеёй. И у меня нет никакого желания изживать в себе пацана, читающего приключенческий роман на замусоренном пляже. У меня его мечты, его привычки, его шрамы. Хотя нет, шрамов теперь побольше. Идём дальше? Нас ждут.