– Я стала самым лучшим доктором, - говорила она, добавляя в кубок с вином что-то шипящее, и держа его, как чашу для причастия.
– Все время своей юности я провела в университете, а вы думали в Школе Чернокнижия?

– Он поправиться?
– спрашивали ее его друзья.

– Да, если я дам необходимый совет и лекарство, а теперь вы обещайте мне. Нас, меня и Жиля, отрядили специально для того, чтобы изловить нашего соученика и препроводить на суд, видите ли, у нас тоже есть свои законы и нарушать их не следует. Наш товарищ по учебе возгордился и, перешагнув грань, стал преступником в глазах общества. Он как раз по-настоящему опасен. Если заметите его, то немедля сообщите нам.

– Но как отличить его?
– спрашивал Фердинанд.

– Очень просто, - она зловеще улыбнулась и погладила головку ворона, сидевшего у нее на плече.
– У него, как и у меня нет тени.

Значит, он знал с самого начала. А я понял это только сейчас. Как жаль, что я сразу не заметил воронов, всюду следующих за ним. Теперь я был пойман, как в мышеловку. Серена уже исчезла. А мне осталось лишь вернуться к незапятнанным листам бумаги на столе. Когда кончатся чернила, я вскрою себе вену и буду продолжать писать кровью. Благо я не похож на Аллегру, от капель моей крови бумага не воспламениться и демоны на волю не вырвутся.

Итак, я собирался взять в руки перо лишь для того, чтобы покаяться перед Эдвином.

Я мечтал о нем всегда и продолжаю мечтать сейчас. Наверняка, сейчас он с кем-то другим, но в моих мечтах он всегда принадлежит только мне. Мой принц, мой господин, моя самая прекрасная и сладостная мечта, хотя я знаю, что мечтаю о сыне дьявола. Знаю, что мой возлюбленный может спалить меня огнем, уничтожить при первой же встрече, испепелить, и все равно мечта о нем сладка. Слаще, чем райское яблоко, вкусив которое будешь изгнан из рая. Слаще, чем само искушение.

И он станет моим... когда-нибудь... Или это только мечты?

Мой прекрасный, проклятый принц. Так ткется кружево повествования. Уже не кровавое, а золотое, будто свитое из волос Эдвина. Какое бы кружево получилось из них. Паутина колдовства. В ней я и запутался. Мой прекрасный Эдвин. Увидеть бы тебя еще хоть раз. Неужели я умру на рассвете и никогда тебя больше не увижу. Тогда возможно ты найдешь мои записи и сам все узнаешь. Мои фразы тоже складываются в паутину еще более причудливую, чем колдовство. Иногда я сам себя не понимаю. Единственное, что я хотел написать, это, что люблю тебя. И ненавижу, и поклоняюсь, и люблю - все это одновременно. Но главное люблю. Что еще можно сказать? Думаю, тебе и так все будет ясно, если ты это прочтешь. Я люблю тебя. И этим все сказано.

Моя рука дрожит. Не то, чтобы я боюсь смерти. Но то что последует за ней... Это правда может оказаться жутким. Может ли так случиться, что появление золотого дракона прервет мою казнь. Я не смею даже надеяться. Но втайне взываю к тебе. Хотя за то, что один раз напал на тебя, я заслужил смерти. И все-таки, быть может, ты спасешь меня.

Эдвин, сын падшего ангела, сын сына зари. Ты еще ярче отца. Хотя его я никогда и не видел, лишь содрогался от звуков его имени, но все равно знаю, что ты еще лучше. Именно поэтому ты и мой возлюбленный. Ты выше всех.

Я молюсь не богу и не дьяволу, а тебе. Если б только Аллегра вернулась и вступилась за меня. Тогда возможно меня не казнят. Хотя кто знает. Вдруг и ей нужен был только предлог, чтобы бросить меня в костер инквизиции.

Я не хочу сгореть. До сих пор я и так горел. Только в пламени любви. Любви к проклятому созданию. Она была такой болезненной, обжигающей. Почти ядовитой. Подобной драконьему пламени. Я всегда сравнивал моего возлюбленного с огнедышащим драконом. Возможно, в этом была суть.

Перо скользит по бумаге, вычерчивая причудливые вензеля. Повествование ткется подобно кружеву. И в каждый завиток кружева моей истории я стремлюсь вписать имя Эдвина, хотя, наверное, оно совсем здесь и не нужно. Но он это вся моя жизнь. Рассказывая о себе, я не могу не написать о нем. Это будет ложью. Потому что я жил как будто только ради того, чтобы встретиться с ним и погибнуть. Он это моя судьба.

Когда я допишу рукопись, то спрячу ее и огорожу заклинанием. Ее найдет только тот, кто сможет передать ее ему, будет должен это сделать, потому что мои чары не позволят иначе. Или, в лучшем случае, ее обнаружит он сам. Пожалеет ли он обо мне?

Перо застыло над бумагой. Чернила кончились, и я снял повязку с руки, чтобы расцарапать еще не до конца зажившую рану и добыть кровь. Вскоре она блеснула на кончике моего пера. Алая и густая. Пора ставить точку. Чернил в моих венах не так-то много. Надолго не хватит. Но я хотел написать обо всем. Это мое последнее признание. Не за чем скупиться.

Решетки на дверях чем-то напоминали створки клетки, только не миниатюрной, как та, в которую сажают канареек. Нет, это была клетка для существа чуть покрупнее. Для меня. Вот и наступил, кажется, тот момент, когда я начал утрачивать рассудок, как и положено одиночному узнику. Все поплыло перед глазами. Я дремал и слышал хлопанье маленьких оперенных крыльев, как когда-то давно в разоренном птичники герцога, имени которого я не помнил, потому что никогда не знал. Это было и не важно. Я ждал, что Аллегра придет и выпустит меня, как птицу из клетки. Но она не приходила. Я помнил, как она говорила, что на самом деле выпускает души, а не птиц. Что ж, моя душа как раз молила об освобождении. Нужно было лишь открыть железную дверь. В этой темнице было так тесно, действительно, как в клетке. Это как раз наводило на мысль, а не превратился ли я давно в птицу сам.