– Сара, придумай что-нибудь сама. Скажи, что я заболел. Срочно улетел на переговоры. Сама придумай.

Я, например, не понимал, что такое кума троюродной сестры и почему она мне родня. Я не отношусь к ним плохо. Меня просто десятая вода на киселе – кто-то там моего пятиюродного брата – не интересует. А их интересует, и они, как маленький народ, всё это понимают.

Разве этому можно так просто научиться? Думаю, нельзя. С этим надо вырасти. Я рос иначе.

Но это была не самая неразрешимая проблема.

Я начал осознавать, во что, в случае брака, могут вылиться наши с Сарой семейные конфликты, от которых не застрахована ни одна супружеская пара. Готовые на генетическом уровне всегда защищаться от проникновения иноземных захватчиков, все её родственники будут бдительно следить за развитием наших с ней отношений. И в случае любого, в том числе и бытового конфликта, группироваться исключительно в лагере Сары.

Она же, при всей своей европеизированности, всё равно не сможет выдержать натиска с их стороны. А уж тем более если они, на фоне борьбы с исторической несправедливостью, сделают её своим местным божком или кем-то в этом роде. И рано или поздно она согласится с любыми их требованиями. И тем быстрее, чем чётче они будут завуалированы высказываниями об этническом геноциде. Я понял, что в границах её диаспоры мне не стать тем, кем должен стать мужчина для женщины.

Быть добрым королём-покровителем можно до известного предела. Но зачем, когда заранее очевидно, что, выйдя за пределы этого образа, я автоматически попадаю в ранг варвара-завоевателя.

Но только рядом с Сарой ко мне пришло понимание, что у меня есть жена, есть ребёнок.

Я всегда старался, как мог, защитить свою дочь. Может, поэтому так и не решился на брак с другой женщиной, оттягивал этот шаг до момента совершеннолетия своего ребёнка.

Боялся: а вдруг причиню ей боль, после которой она долго не сможет прийти в себя. И она возненавидит меня, сделает эту ненависть ко мне главной темой своей жизни, в итоге получая удовлетворение не от самой жизни, а от того, насколько, как и в чём будет выражена ко мне её неприязнь.

– Ты когда вернёшься в Москву?

– Точно не знаю.

– Как это? Мы же планировали, что ты полетишь со мной в Австрию.

– Я не могу. Я записалась волонтёром социальной службы.

– Ты с ума сошла! Тебе же всего четырнадцать!

– Да, с четырнадцати уже можно. Я останусь здесь ещё на неделю.

– Но я же просил тебя этого не делать. Хотел время с тобой провести.

– Да, я понимаю. Но так надо.

– Кому?

– Ну… так надо.

– Чёрт! А мама знает?

– Да.

– И что она сказала?

– Сказала, что у меня есть право делать выбор.

– Ясно…

– Да, она собирается прилететь в Лондон через несколько дней. Побудет здесь, пока я пройду практику.

– А потом?

– Потом мы вместе вернёмся в Москву.

– Значит, ты не летишь со мной в Австрию?

– На этот раз нет. Может, как-нибудь в другой раз…

Сколько раз она захочет намеренно досадить мне? Один, два, десять? Какими будут её решения? Выйти замуж не там, не так и не за того? Выбрать для бизнеса стратегически неверный город, потому что у неё есть право делать выбор? Игнорировать мои связи, мои советы?

И что я должен делать в этом случае, чтобы не подтолкнуть её к серьёзным ошибкам? Молчать? А что если моё молчание она примет за равнодушие? И запутается окончательно.

Она же, в свою очередь, сама, не зная этого, надолго отбила во мне всякое желание иметь других детей от других женщин.

Я боялся, что те, другие, новые дети, окажутся не такими качественными, как моя первая дочь. Но я, в силу новых обстоятельств, буду вынужден проводить время с ними, пытаться наполнить их доступными мне ресурсами, чтобы и они излучали это магическое сияние.

А если этого не случится, буду злиться и раздражаться на них, испытывая при этом муки совести перед той, у которой это есть в избытке.

Говорил ли я ей о том, как сильно люблю её? Возможно, да.

Но этого никогда недостаточно, чтобы утешить душу своего ребёнка.

Совершенно незаметна та грань, за которой ты для дочери из всемогущего Деда Мороза превращаешься в нелепого искателя сомнительных приключений.

Моя определённая репутация в семье не позволила найти ответы на какие-то вопросы.

Так я никогда не узнаю, увеличила ли Тамара дистанцию между мной и дочкой. Или приложила все силы, чтобы сделать её максимально короткой.