Увидев коляску, Тамара удивилась. Потом возмутилась тому, что мы там снимаем. А когда я, чтобы подразнить её, сел в эту коляску и поинтересовался, будет ли она за мной ухаживать, если я вдруг стану инвалидом, мягко ответила:

– Да, буду. Если что, возвращайся ко мне. Будем жить вместе.

Мне показалась очень смешной такая её готовность принять меня обратно в случае моей недееспособности.

Я вошёл в образ клоуна и, дурачась, стал изображать немощного.

– А давай станцуем, – предложила Тамара и протянула мне руку.

Тамара уже несколько лет занималась танцами, – кое-какие подробности из своей жизни она мне охотно рассказывала.

Так я знал, что танцы заменили ей изнурительные хождения в спортивный зал. Я понимал её стремление бороться за фигуру и знал, что в тренировках она не находила нужной ей эмоциональной подпитки.

Тренеры-качки, влюблённые в свою мышечную массу, никогда не смогли бы привлечь внимания Тамары.

Темпераментная, с примесью южных кровей, она была устроена таким образом, что нуждалась не только в выбросе энергии, но и в интенсивной работе воображения.

Кажется, именно я посоветовал ей заняться танцами. Но Тамара это отрицала, словно признай она моё участие в её свободной от меня жизни, это поставило бы под сомнение её способность быть самостоятельно женщиной.

Я неоднократно говорил, что самостоятельности её научили, ещё до меня, родители-военнослужащие и атмосфера военного городка. Похоже, она многое забывала сознательно.

Тамара выкатила меня на середину комнаты и попыталась изобразить нечто похожее на танец. Я никогда не видел, чему она научилась на своих курсах. Не сомневался, что в целом танцевала она грациозно. Но в тот момент партнёру своему, то есть мне, она определила роль имбецила, отчего и сама сильно потеряла.

Её движения стали похожи на взмахи крыльев раненой птицы, которая, бредя по болоту, случайно застала охотника, тихо в кустах справляющего нужду. Я начал ржать, но Тамара не сдавалась.

Получалась неплохая ролевая игра. Но интересна она была для сексуально связанных партнёров, а между нами ничего подобного давно уже не было.

Мы с Тамарой никогда не обсуждали того, что у нас происходило в интимном плане. А точнее, чего между нами уже не происходило. Мы, кажется, оба понимали, что бессмысленно восстанавливать сексуальное влечение тантрической техникой или разговорами о том, кто кому и что должен устраивать в спальне. А убивать уважение подобными разборками очень даже можно.

И хотя мы не жили вместе, – у каждого был свой дом, – иногда мы совместно путешествовали. Останавливались в одном отеле, снимали один номер на двоих, спали на одной кровати. Но мы не стремились использовать это обстоятельство как возможность возобновить сексуальную связь. Мы относились ко всему происходящему с нами философски.

У Тамары получалось танцевать всё лучше и лучше и эротично. А у меня ничего не получалось – в той роли, которая досталась мне, я не находил ничего креативного. По-видимому, моя насмешка и безынициативность задели её.

Коляску, в которой я сидел, она крутанула с такой силой, которой раньше мне не показывала. Коляска перевернулась, и я оказался на полу, лицом вниз.

– Ты жив? Э-э, не притворяйся, – Тамара несколько раз ткнула меня в бок своей туфлей. Я повернулся к ней.

– Поднимайся, старый блядун, – рассмеялась она.

– Ты чуть не убила меня.

– Не-ет, для этого на свете полно других безумных девок!

Может, у неё какая-то злоба и затаилась, но без злобы тоже ведь не интересно. Злоба, она как отбойный молоток пробивает тоннель в те сферы, где женская фантазия сможет разлиться шире возможностей мужа да и любого мужчины вообще и, возможно, примирить с обстоятельствами.

Любые долгие отношения это обкатка.

Женщина обязана меняться, а мужчина имеет право оставаться таким, каким был в юности.

Дерзкая, дикая, гордая, своенравная – эти эпитеты могут украсить любую девушку, и никогда – зрелую женщину.

Гордость необходима девушке исключительно для того, чтобы привлечь и удержать внимание самого выносливого и сильного мужчины. Но гордая мать это уже потенциальная смерть для своих детей. Нормальная мать должна быть готова на всё ради выживания потомства.

«Старый блядун» – так Тамара называла меня в последнее время. Ни первое, ни второе – не верно, и она это знала. Но, произнося именно эти слова, она обозначала не мои мужские способности или их отсутствие, а ту степень свободы, которой, как ей казалось, она обладала как женщина.

Но это всё наши внутренние разборки. Внешне не было никакой демонстрации свободы. Мы соблюдали определённые правила поведения: я никогда не приезжал на день рождения наших общих друзей или на поминки со своей новой пассией или парой девиц. Тамара тоже достаточно чётко понимала, что можно, а что нельзя выставлять напоказ. Думаю, что просто каждый из нас выбрал для себя комфортное состояние.