Шрифт:
«Чего он искал, убегая из части? На что надеялся? — подумал Пирогов. — Как видел свое будущее? Ведь не таким, наверное… Или бежал не отдавая отчета, как головой в омут, а там будь, что будет?..»
— Я сам… — бормотал Якитов или тот, кто назвался его именем. — Я сам… Добровольно… Сам и добровольно… Ты скажи. Скажи, будь человеком… Ты скажи, что я сам. — Он обращался то к Брюсову, то к Каулиной. — Я сам пришел сказать… На Элек-Елани человек… мертвый. Висит… Мертвый… Я не виноват. Я увидел сегодня и решил, надо сказать в милиции… Вы думаете — я? Нет! Я не трогал… Я сам пришел сказать…
Глава двадцать седьмая
Прежде чем отпереть кабинет, Пирогов спросил, не было ли каких известий от Ткачук.
— Нет, товарищ начальник. Да и откуда? Там же лес, горы.
— А дождь прямо как из ведра.
Уединившись, он снял и развесил гимнастерку, стащил сапоги, повесил их голенищами вниз, зажав по одному между стульями. Мокрые портянки оставили на полу водяные следы. Он сбросил и их, отжал у печки, развесил по спинкам стульев, остался босиком. И вдруг почувствовал себя беззащитным, маленьким…
На гвозде между шкафом и сейфом висела его шинель. Он накинул ее на плечи, свел на груди полы и, держа их изнутри пальцами, выглянул в дежурку.
— Давайте его сюда.
Якитов вошел недоверчиво, точно сомневаясь, кого имел в виду начальник, приглашая к себе. Следом за ним протиснулся Брюсов.
Пирогов указал Якитову на стул. Брюсова попросил вернуться в дежурку и составить подробный рапорт, как, в какие часы появился в отделе человек, назвавшийся Якитовым.
— И Каулина пусть сделает то же самое.
Геннадий Львович пожал плечами: пожалуйста, если это надо. Немного обиделся, что Пирогов не позволил присутствовать при допросе. Вышел неторопливо.
— Итак, вы — Якитов?
— Якитов.
— Федор…
— Федор Григорьевич… Одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Местный… Да вы ж знаете! Женат. Двое детей… Только жена и пацаны ни при чем. Я сам…
В конце голос его задребезжал с вызовом. Он боялся за своих детей. И защищал их.
— Как оказались на Элек-Елани?
Якитов опустил голову.
— Долго рассказывать… Там же кедрач. Орех. Пучка… Жрать-то надо… А вчера наткнулся на этого… На мертвого… Сегодня вижу, вы поехали туда, я и понял — на меня все шишки сгрузите.
— Почему вы решили, что ехал туда? — искренне заинтересовался Корней Павлович.
— Я видел вас раньше… Вы всегда… Искали… Оглядывались… А тут проскакали прямиком. Не в город же на лошадке.
Ловко! Кикимора кикиморой, а ума не потерял.
— Значит, Якитов, если бы вы сегодня не встретили меня и не догадались, куда я направляюсь, вы не пришли бы с заявлением? И с повинной?
— Куда бы я делся?.. Пришел бы… Если бы не решился, как тот.
Допрос продолжался до рассвета. Якитов, немного освоившись, выложил, что знал и что интересовало Пирогова. Говорил он неторопливо, но с жестокостью чеканя слова, не дожидаясь дополнительных вопросов. Пирогову его признания мало что прояснили. Впрочем, как знать.
Три месяца назад призвали Якитова в армию. Уходя, наказал он жене Василисе сохранить детей, его, Федорову, фамилию, если вдруг достанет его германская пуля. Война представлялась ему трудным, рискованным занятием, но он не испытывал большого страха перед ней, понимая, что призыв еще не удел и кто знает, как обернется дело там, на передовой.
С группой мобилизованных привезли его в город, поселили в казарме за высоким забором. От посторонних глаз. Начались занятия: бегом, кругом, ложись, коли… На рассвете выходили на загородный полигон, рыли землю, бегали в атаки и просто строем, как бы на марше, сцеплялись в рукопашных схватках, ползали по-пластунски, маскировались на местности… Тысячи дел у бойца. И все надо уметь исполнять быстро, точно. Нужно уметь воевать.
Раз в неделю их водили в городскую баню. В положенный по графику день и час — р-рот-та, становись! И — ать-два. Купаться. Смывать пот и пыль. Бельишко на горячих решетках жарить.
Тут-то и попутал грех Якитова. Возле бани встретил его дальний родственник по Василисе. Не то брат троюродный, не то дядя по матери. Не вникал в то Федор, а теперь гадай.
Сурового вида капитан оказался добряком, разрешил отлучку на три часа. То ли брат, то ли сват — ерш ему в селезенку — достал из подполья водку. Под нежирную закуску повело голову кругом, стало клонить ко сну. А тут еще кто-то веселый подвернулся. Федор не видел его никогда…
Только на другой день опомнился Якитов, ужас перехватил разум и волю. «Эх, упился бедами, опохмелился слезами!»