ждал рождения печки.

Несмотря на состояние, сходное с опьянением, я вс же не прошляпил вопрос

"техники безопасности". Хотя, честно скажу, опасался именно его проворонить. Вторым

опасением было: неправильная кладка, и, как результат, либо отсутствие тяги, либо

отвратительная.

Пока готовил фундамент-опалубка, дно выложил двойным слоем плитки, сверху

кирпичи, вс это залил смесью глины и песка,- мучительно ворошил "свалку" памяти.

Откопал смутное воспоминание: где-то кто-то ложил печь, я присутствовал и наблюдал.

Ау, мозг, транслируй информацию рукам!

В зазор между краем печи и стенами засыпал сухой глины с песком. В стене

прорубил оконце, в которое и вывел раструб трубы. Продолжил е - на метр вверх -

набором керамических муфточек. В целом мо "произведение" походило на забавного

пузатенького слоннка, который пытается пролезть в "игольное ушко". Штукатурить

закончил уже ближе к полночи.

Минут пять меня бил мандраж, руки тряслись так, что зажигалка в пальцах

дргалась, словно живая. В какой-то момент мне даже показалось: если печь не

заработает, то просто остановится сердце от отчаянья и обиды.

С минуту, зараза, дымила,- я уже сжимал кулаки, готовый вот-вот кинуться и

разнести "слоника" по косточкам,- а затем... загудела, точно паровозная топка.

Теперь печь ещ больше походила на слоника: пыжится бедный, пыхтит, кряхтит,

вспотел весь, - пар во все стороны, - ан пролезть в оконце не может.

А я... я гладил его нагревающийся бок, вдыхал сладковатый парок сохнущей глины,

и, как баба, плакал.

Выспался расчудесно! Впервые раздевшись до трусов и не зарываясь в шкуры.

Разбудил меня оглушительный стркот сороки. Похоже, она сидела на трубе и

орала в не: мол, что за хреновину тут понаставили.

В избе царила утренняя свежесть и прохлада. Белый в ржавых пятнах Слоник

устало спал, уткнувшись лбом в стену.

Подъм, дружок, хватит дрыхнуть: работы непочатый край!

Сегодняшний день целиком посвящу решению второй задачи "нацпроекта":

утепление избы. Снаружи пока ничего делать не буду, а вот изнутри стены оштукатурю. И

на пол, как задумывал, выложу плитку.

Распахнул дверь, вдохнул полной грудью свежесть утра и, будто глотнул чудо-

зелье: свежесть растеклась по жилам, обострила слух, зренье, отдохнувшие за ночь

мышцы до крав заполнились юношеской силой и восторженной бодростью, мысли стали

ясными, чткими, сердце сладко затрепетало жаждой любви.

Ах, боженьки ты мой, как хорошо-то!

41

Ступаю босыми ногами на влажный чурбачок, исполняющий роль крыльца, тело в

истоме вздрагивает, ответно выбрасывает сноп тепла.

Выбегаю на середину двора:

– Здравствуй, утро!

Что-то недовольно буркнули, чавкая, Машка с Борькой. Ругнулась, сорвавшись с

трубы и улетая вглубь леса, сорока.

– Эх, вы, темнота. Ничего-то вы не понимаете...

Я прошл по росной траве весь двор, поздоровался с юными сестрнками

берзками, погладил шершавый бок бузины, бросил общий "привет" шеренге кустарника, почтительное "будь здоров" дубу, присел у камня:

– Доброе утро, Даша. Представляешь: хожу по двору, как обкуренный. Всем доволен,

всех люблю, даже вот эту букашку, что ползт по краю твоего камня... Казалось бы, что

такого особенного произошло? Ну, соорудил печь, ну, впервые славно выспался, ну,

дивное утро... и что? Как ты вс это объяснишь? Не знаешь. Вот и я пару минут назад не

знал, а теперь отчтливо понимаю. Все эти дни, Даша, я как кораблик метался, суетился у

берега, не зная где пристать, где бросить якорь... чехарда в голове... Печь в избе - это

мой якорь. Вс: якорь брошен, трап спущен на берег - здесь будем жить. Прояснилось в

голове, в душе наступил покой. И только сердце чего-то там, едва слышно, ропщет, чем-

то недовольно... Я-то знаю, чего ему хочется... но, хочется - перехочется. Будем жить, Даша...

Да, ты случайно не видела: приходила Раиса Федоровна? Угощение исчезло, но

она ли взяла? Увидишь - скажи. Ладно, пока, пока. Пойду заниматься делами...

Вс было как всегда: умывание, завтрак, работа. И вс же не так: исподволь