находки на пожарище были равноценны богатому кладу. Три топора, пила (!),две лопаты,

коса, ножи, молотки и наковальня, скобы, гвозди, плотницкие инструменты. Плюс

различная металлическая утварь, начиная от медного таза и кончая чугунным котлом.

В углу кузницы груда металлолома: ломаные мечи, треснувшие и мятые щиты,

боевые топоры с разбитыми обухами, даже сплющенный металлический короб с крышкой.

Когда вс ценное было сложено в одну кучу, я чрный с ног до головы от сажи,

слегка приуныл: это ж не одну ходку придтся сделать. Очень мне не хотелось ещ раз

приходить на это печальное место. Но, увы, придтся: не бросать же такое богатство. Да

и корову надо заарканить.

Рюкзак с мохом остался на болоте, но, как говорится, голь на выдумки хитра. Скинул

куртку, сложил в не все мелкие вещи, крепко связал узел. Что покрупнее - в таз. К

ручкам привязал вервки, на концах сделал подобье лямок. Воз получился внушительный.

Глядя на него, засомневался, что вообще дотяну к себе. Делать лишнюю ходку? Увольте!

Ничего, потихоньку-полегоньку, не пройдт и года, доцарапаюсь. Глаза боятся, руки

делают. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Я уже впрягся в "воз", но не стронулся, застыв в растерянности: ощущение было

такое, будто забыл, что-то очень-очень важное. Скинул лямки, огляделся. Может, корова?

Она вс ещ лежала "в поле". Не стоит беспокоиться: набегалась, пусть отдохнт.

Никуда не денется.

Что же меня тормозит? Я посмотрел на просеку-дорогу: может, там причина?

Просека, действительно, выходила к "Неве", как раз к тому месту, где в моей

прошлой жизни, в будущем, перекинут мост к входу в крепость. Берег обрывистый,

местами осыпался языками в воду. У ближайшего "языка" волны качали горелые останки

лодки. Глянув на них, вдруг отчтливо осознал причину беспокойства: погибших хуторян

полагается по-человечески похоронить.

Чем я и занялся, вернувшись. Хутор стоял на месте, где в будущем будет станция

метро "Горьковская".

43

Хуторян похоронил в общей могиле, в стороне от пожарища, на краю очищенного

участка под молодой рябиной. Много-много веков спустя на этом месте поставят

памятник писателю М.Горькому.

– Простите люди добрые, что вот так закопал вас. Возможно не по вашим обычаям...

не обессудьте: вс лучше, чем лежать как хлам. И, пожалуйста, не сердитесь, что взял

ваши вещи. Мртвым мртвое, живым живое. Потом, будет время, обихожу вашу могилку.

Пусть земля будет вам пухом.

Теперь можно со спокойной совестью впрягаться – и, но, залтная.

Я преодолел не более 30 метров, когда окрестности потряс дикий рв. Кричала

корова. Это был ужасный Крик Чудовищной Боли.

В следующую секунду, сбросив "сбрую", я пулей летел к хлебному полю.

В этот день я домой не вернулся.

С момента, как подлетел к корове и до момента, когда проснулся уже на рассвете,

помню смутно. Как бывает иногда после бурного сабантуя, на утро безуспешно

пытаешься восстановить картину, но всплывают лишь расплывчатые фрагменты. Короче:

здесь помню, здесь не помню.

У коровы начались преждевременные роды. То ли я тому виной, что загнал е, то

ли ещ почему, но вс пошло не по природе. И это грозило гибелью коровы и потомства.

В своей второй жизни я принял сотни малышей, как акушер, но как принимать роды у

коров понятия не имел. Даже визуально ни разу не видел. Тем более, когда роды

патологические.

Тем не менее, большей частью чисто автоматически, я действовал так, словно

передо мной на родильном столе не корова, а обыкновенная женщина.

Вот говорят: открылось второе дыхание. У меня, похоже, в то время открылось и

второе, и третье и пятое. Я носился мухой, не чуя земли под ногами.

Таз и другие мкости были доставлены к "родильному столу", была принесена вода, заполненный котл водружн над костром. В него брошены какие-то травы.

С бухты-барахты стал звать корову Настей. Почему? Возможно, отголосок далкого

детства. Была у нас корова Настя, мы крепко сдружились, когда она ещ телнком была.