Позвоночник, казалось, превратился в негнущийся металлический стержень.

Небо ясное, звздное, за макушку сосны зацепился месяц и сочувствующе взирал

на меня.

Где-то недалеко, солируя, ухал филин, к нему, фоном, примыкали другие голоса и

звуки ночного леса.

Вс, каюк мне? Онемевшее тело... скверный симптом. Сломало позвоночник? Тогда

пиши, пропало. Тихо и спокойно отойду в мир иной, и звери растащат мои косточки. Был

Михаил - нет Михаила...

Кстати, вон кто-то уже пристроился, и, возможно, уже ест мою бесчувственную

плоть: за стволом и его обломанными рбрами, рядом с моим боком кто-то возился,

отбрасывая пляшущую тень.

Я попытался крикнуть, но онемевшие слипшиеся губы даже не шелохнулись.

Вдруг тень замерла. Впереди, там, где тропа уходила к моему дому, послышался

треск веток: приближался кто-то тяжлый, грузный. Медведь? Они, вроде, падалью не

питаются. Я не оговорился: сейчас, в таком положении, чем я отличался от падали?

Дышу, лупаю глазнками? Так это ненадолго...

Шум приближался, становился громче. Валежник под ногами трещал, будто

детские пистоны взрывались.

Тень за стволом дрнулась, и сквозь рбра сучьев просунулась... мордочка Раисы

Федоровны. Она была в крови! О-о-о! Чрная неблагодарность... я тебя кормил, поил... я

к тебе... а ты меня... жршь?! Подождала бы хоть, дрянь, пока дышать перестану...

Раиса Федоровна выпрыгнула на ствол, напряглась, оскалившись. От молодец,

умница, защищаешь свой кусок мяса... Дрянь бесхвостая, будь хоть чуточку благодарной:

перегрызи мне горло... не хочу видеть вашей делжки...

Я закрыл заполнившиеся слезами глаза. В голове, как в пустой бочке, загудело, и

этот гул поглотил все звуки. И хорошо: слышать, как Раиса Федоровна будет отстаивать

свою добычу, не желаю...

На веки, не потерявшие чувствительность, что-то капнуло - раз, другой, третий...

Дождь начинается? Небо решило оплакать мою кончину?

Вслед за каплями, по векам больно ударил порыв горячего ветра. Пожар? почему не

чую запаха дыма? А что я вообще чую?

Приоткрываю глаза, и сквозь пелену слз, с трудом различаю: надо мной

склонилось чудище. Если б мог, наверняка закричал бы от ужаса.

Новый жаркий порыв, - но это не ветер, - это чудище дышало прямо в лицо. Слз

частью смахнуло, частью высушило, и я увидел над собою... Настю.

Господи, у меня даже сил не было обрадоваться! Вновь обильно заструились

слзы.

Настя обдала мо лицо горячим влажным дыханием, а в следующую секунду

началось невероятное.

Склонив голову до самой земли, Настя осторожно просунула рога между моей

грудью и стволом, медленно стала его поднимать. По мере удаления ствола, мне

почудилось, что вместе с ним утягиваются последние ниточки моей жизни...

... провал в бездну...

... и взлт через вечность...

Похоже, глубокая ночь. Небо подрнуто дырявой дымкой, но светло: в прорехи

просовывался любопытный месяц. Он поднялся повыше и висел почти надо мной.

Слух и зрение остались прежними, добавились слабенькие ощущения тела, вернее,

боль, которая окантовывала его.

Ломаным скелетом белело дерево чуть в стороне. Непостижимо, как Насте удалось

не только приподнять его, но и сдвинуть!

Очевидное невероятное продолжалось: по бокам лежали телята и грели меня

своими тплыми спинами.

Я скосил глаза, глянув на сво распростртое тело, и обнаружил, что совершенно

голый. Либо, сбив меня с ног, дерево сучьями сорвало примитивные шорты, либо уже

когда Настя отодвигала его.

49

По мне, как по бревну, мягко ступала Раиса Федоровна и... зализывала раны,

царапины.

"Раечка... прости меня! Прости, что обидел, подумал о тебе плохо... Боже, родные

мои, как же я отплачу за ваши участие и заботу?.. Только бы встать, только бы

оклематься..."

Я вновь расплакался, вглядываясь в силуэт Раисы Федоровны. А Раечка увлечнно

массировала, совсем как домашняя кошка, места ушибов, покалывая их коготками...