Топор показался ему тяжелым. Когда одно колесо было откопано, они забрались в кабину отдохнуть. Кабина выстыла. Алексей завел двигатель, включил печку, но от этого не стало теплее. Холод сковывал все тело.

«Только не раскиснуть, — приказывал себе Алексей. — Не раскиснуть!»

Он снова принялся за работу. Но не пришла уже согревающая теплота, а он устал. Руки плохо держали топор. Удары были слабы и неточны. От слабости ноги тряслись и плохо держали размякшее тело. Стрижов оставался в кабине. «По принципу „Запорожца“ надо делать отопление», — думал Алексей.

С большим трудом он освободил второе колесо, сел за руль, и опять, началась качка по бездорожью.

— Вот лепит, так лепит! — злился Алексей и приник глазами к ветровому стеклу. — Тряси, тряси, только давай вперед! Только вперед! Ах, дорога, дорога! Кочки, пахота, снежные сугробы. Вот тебе и торсионная подвеска.

— Вы против торсионной подвески?

— В принципе — за.

И снова едут молча.

— Да, как по заказу погодка, — первым начал Стрижов. — Все равно, как испытание на Севере!

Алексей не ответил.

«До Зеленогорска километров сорок, — думал он, забирая вправо. — Там проходит лесная посадка — единственный ориентир, дающий возможность не сбиться с нужного направления. Телеграфные столбы остались далеко влево».

Все слилось в серый неприятно-тоскливый цвет. Лучи фар едва обозначались в бешеном хороводе снега. Темнота сгущалась, и чем плотнее она становилась, тем увереннее чувствовали себя лучи света. Вскоре стали попадаться длинные хвосты сугробов. Они тянулись от лесополосы, предохраняющей от заносов железную дорогу. Алексей, стараясь не отрываться от лесопосадки, объезжая длинные сугробы, внимательно вел машину. Сейчас он хотел, чтобы лесопосадка тянулась до самого города. Так было больше надежды попасть поскорее домой. Едешь хоть и медленно, зато не приходится с разгона разбивать сугробы. Но Алексей отлично знал: этого не будет. Самое большее через пятнадцать километров лесопосадка кончится, и тогда опять придется выписывать огромные зигзаги, штурмовать сугробы и, расходуя оставшиеся силы, расчищать лопатой снег.

А голова с каждой минутой тяжелела. Свинцовые ресницы то и дело слипались.

Стараясь отогнать сон, Алексей с силой тряхнул головой, посмотрел на часы. Шел двенадцатый час последнего дня старого года.

Сосредоточив внимание на широком снопе света, Алексей изо всех сил старался прогнать сонливость, но это ему не удавалось. Неожиданно сноп света выхватил из темноты ровное поле.

«Вот и кончается лесопосадка», — подумал Алексей и, чувствуя, как передние колеса проваливаются в последнюю, самую глубокую борозду, до отказа нажал на газ. Машина дико взревела, рванулась, но, попав задними колесами в борозду, накренилась и забуксовала. Это произошло в считанные секунды, но и их хватило, чтобы потерять скорость. Машина, неуклюже навалившись на бок, медленно сползла в глубокую борозду. Алексей открыл дверку, высунулся из кабины и попробовал тронуться с места. Колеса вращались легко и свободно — на дне борозды находился лед.

— От долгоносиков, что ли, сделали такую борозду? — подал голос Иван Иванович.

— А черт его знает! Может, силосная яма?

Алексей вылез из кабины, но скоро снова вернулся.

— Тут наша лебедка не вытянет. Чуть бы длиннее трос — тогда другое дело. Слева где-то проходит дорога.

В кабине холодно, хотя рокочет двигатель, шуршит, как шмель, печка. Ветер с силой бьется в дверку, но проникнуть в кабину не может и, кажется, от этого жалобно скулит и бесится. Все это навевает сон. Глаза слипаются, но Алексей борется со сном, старается найти выход.

— Что же будем делать? — спрашивает Алексей. — Да и топливо на исходе. Не хватит на эти оставшиеся тридцать километров.

— А может, попробуем? — неуверенно спросил Стрижов.

Вылезать из кабины и что-то делать не хотелось.

«Тут и наша остановка. Солью воду, и будем спать до утра. Хоть бы радиатор антифризом заправили. Экономия называется. А утром придется идти в колхоз и просить трактор. Хорошо, если мощный найдется… Тут уже не до новогоднего бала».

— С Новым годом, Алеша!

— Спасибо, и вас также.

«Что это он так душевно, — удивился Алексей. — Дорога, конечно, и с главным инженером подружит».

Разве мог он подумать, что главный инженер — его отец. Сказали бы — не поверил. И у этого отца он — единственный сын.

Алексей взглянул на наручные часы: первый час. Наступил Новый год. Что он принесет ему? Радость? Огорчения? Были надежды на Татьяну, и все оборвалось. А работа? Да что работа? Будет колесить по стране, испытывать машины.

— Мы тут закоченеем, — отозвался Стрижов. Глаза его расширились бездумно. — Может, пойдем к обходчику? Где-то должен быть железнодорожный переезд.

Стрижов уже мысленно пожалел, что сам напросился в эту поездку. Вот олух царя небесного!

— Сейчас солью воду.

Ветер бил прямо в лицо, рвал полы полушубка, словно не хотел пускать его к заветным огонькам. Алексей шел первым, за ним — Стрижов. Навалившись всем корпусом, закрывая воротником лицо, Стрижов шел навстречу ветру. А тут еще снег, валил и валил. Но он подбадривал себя: «Давай, Иван, давай!.. Не такой ты уж старик. Еще немножко, и ты будешь в тепле. И рядом сын, родной сын. Неплохо бы сейчас бутылочку коньяку распить. Только где он, этот коньяк?» И тут же упал. Даже не хотелось подниматься. Но представил себе маленькую будочку на переезде, такую маленькую, что на полу невозможно вытянуться во весь рост, но зато с полыхающей печуркой и, как всегда, с горячим кипятком, он поднялся. Тут не до коньяка. Мысль о будочке придавала силы.