Избранное
вернуться

Эренбург Илья Григорьевич
Шрифт:

Май 1915

77. P. S. [1]

Я знал, что утро накличет Этот томительный вечер; Что малая птичка Будет клевать мою печень; Что, на четыре части переломанный, Я буду делать то, что надо И чего не надо: Прыгать на короткой веревочке Мелким шагом, Говорить голоском заученным Про свою тоску, Перечитывать житье какого-нибудь мученика Или кричать: а-а! ку-ку! Глуп-глуп! мал-мал! Я это знал, И всё же, когда любовь пришла, я не понял — Где это? что это? то или это? Заплакал и отдал картонной мадонне Ключи погибающей крепости…

1

Постскриптум (лат). — Ред.

Май 1915

78. В ПИВНОЙ

Приходили четыре безногих солдата. Пили горькое пиво. О лихих, о далеких атаках Говорили лениво. Говорили, смотрели На женские прелести. «Пушка ты, пушечка, Как тебя не назвать? Душечка! Семьдесят пять! Рушь ты немчиков, Розовых младенчиков! Всё разрушишь — Тихо будет к вечеру. Дай, моя пушечка, Я поцелую твое плечико!..» Девки целовали солдат, Какая кого, наугад. «Пригожие мои, видные, Румяные. Ножки у вас не какие-нибудь — Деревянные!» Целуйте, какая кого! Не спорьте! Горько! Горько! Солдат вынул образок, Лег на скамью, как в гроб. Плакал Никола-чудотворец, Застилал одинокую душу. А золотое, прошлое горе Всё еще пенилось в кружках.

Июнь 1915

79. ARS [2]

Я бродил, я любил здесь когда-то, А теперь, разлюбив, позабыв, Я касаюсь мрамора статуй Среди тощих низких олив. Я дрожу, — ни тоска, ни трепет Эту белую плоть не пронзит. Только изредка летний ветер По глянцу листвы скользит. Не хочу! Не хочу вашей правды! Вы всего мудрей и ясней, Но даже малая травка Не взойдет из этих камней. Облаками большими, тяжелыми Скрыты синие очи Отца. Но в душе не осталось золота, Чтоб отлить иного тельца.

2

Искусство (лат) — Ред.

Июнь 1915

80. ЛЕТНИМ ВЕЧЕРОМ

Я приду к родимой, кинусь в ноги, Заору: «Бабы плачут в огороде Не к добру. Ты мне волосы обрезала, В соли омывала, Нежная! Любезная! Ты меня поймала! Пред тобой, перед барыней, Я дорожки мету. Как комарик я Всё звеню на лету — Я влюблен! Влюблен! Тлею! Млею! Повздыхаю! Полетаю! Околею!»

Июль 1915

81. ПРОГУЛКА

В колбасной дремали головы свиньи, Бледные, как дамы. Из недвижных глаз сочилось уныние На плачущий мрамор. Если хотите, я подарю вам фаршированного борова Или бонбоньерку с видами Реймского собора. «Ох вы родные, хорошие! Подсобите мне!.. Очень уж тошно Без Митеньки!» И на мокрых досках Колыхался мертвый солдат, Торчала горькая соска В ярко-лиловых губах. Нет, я поднесу вам паштеты, А эти туши Мы прикажем убрать астрами, только фиолетовыми, И вечером скушаем. «Мальчик мой перебитый!.. Всё переменится…» Только ветер один причитывал: «И презревши все прегрешения…»

Сентябрь 1915

82. ОТХОДНОЕ

Ночью тихие грехи, Один… и ни слова… Нельзя же вечно: «Апчхи!» — «Будьте здоровы!» — «Вы какие? Турецкие?» — «А я Кри-Кри, а я Фру-Фру…» Знаешь, это звучит по-детски, Но теперь я скоро умру! Это знает мой сосед, И лекарь грек, И барышни в «Ротонде», И колокольчик конки. Это знает тот плюгавый, Что в моем ведре плавает, Кричит: «Не сливай, а то залаю!» Это все знают, только ты не знаешь. Но ты знаешь, как я жил раньше, И «Я живу», и «Одуванчики», И то, как я лаял малость, И то, как лай мой ты слушать устала, И сказки, и ласки, и ночи, и очи, И прочее, прочее, прочее… «Знаете, этот поэт-то помер!..» — «Да что вы? Ну, комик!» — «Все умрем». — «Попробуй — умри!» — «Умру». — «Кри-Кри!» — «Фру-Фру!» Где же ты? Уж кричит петух. Пот сотри! Облегчи тоску! Дай мне разрешенье! «Послушайте, одно из двух: Или кричите кукареку, Или пойте хорошенько, Вот как я пою: „И раба твоего Илию…“ Послушайте, вы снова?..» — «Будьте здоровы!»

Ноябрь 1915

83-88

1. ПРОСТИ МЕНЯ — БЛУДЛИВОГО

Утром не было письма. Тело было бело — белей бельма. Качал стул. До обеда три раза зевнул. Сколько? Четыре? Четверть пятого — Как рано! (И мухи, и патока.) Я глазами прощупал сквозь блузку — ага! что-то новое… Со скуки разве попробовать? На диван присели. …Как мухи засидели Боттичелли!.. Ку-ку, Венера, Нашла кавалера? Знаешь, милый, нет дня — Поцелуй меня! Знаешь, так лучше, не надо огня — Поцелуй меня! Я люблю его! Господи, неужели как всех? Господи, грех? Знаешь, это дудки! Не затем диван. Грудки твои, грудки, Точно марципан. Цепляемся за руки, за волосы, за плечи! О владыко! Выплыть хочется! Выплыть! Не надо! Слышишь! Не надо! И падаем!.. Так птица с дробинкой в груди падает в землю, упершись крылами, Так падает в воду камень, Так падает старый бродяга, прикончив четверть, в последний раз Так падает час! От тел горячих этот запах терпкий. Господи! Трупы простертые, смотрим мы в око смерти И, как плиты, чужие плечи. А сказать друг другу нечего! «Милый, где мы?» — «У меня». — «Отвернись, я оденусь!» Не глядел ей в глаза. Страшно! Я знаю всё, и какая на ней рубашка. Выпил три кружки пива. Господи, прости меня — блудливого! За то, что я спал в детской кровати (С сеткой). Касался плоти матери. За то, что в тринадцать лет я плакал. Не в силах понять твоего знака. За то, что я ночью бегал — лицо мокрое — И щипал свою грудь, щипал до крови, За то, что делать — просто делать нечего, И с четырех так долго еще до вечера, За то, что я пил пиво, За то, что я блудливый, Прости, прости меня, Господи!

2. ПРОСТИ МЕНЯ — БОГОХУЛЬНИКА

Тик-так. Вот так так. Сосед где-то прыснул, фыркнул, харкнул. И сладкий запах лекарства. Глупости! Просто Сосчитаю до ста. Двадцать, двадцать пять… Страшно помирать. Двадцать шесть… А если что-нибудь есть?.. Помирает сыночек. (Ночью, всё ночью!) Тридцать девять и восемь. Доктор, просим! Просим. Господи, вот его повозка, Шапка матросская. «Адмирал». Он в «Адмирале» только «А» знал. Ну-ну! Видно, сегодня не усну. Помрешь — будет скверный дух, Вырастет из тебя лопух. А в гробу жить хочется, Волосы растут и ноготочки. Уж кричит петух. Хорошо бы угостить конфетами дюжину старух, Показать им, на прощанье, Как приятно баловаться в бане. Я не плачу — Я визжу по-поросячьи, Так визжал Петр: «И! и! и! Твои и мои и твои!» Так визжит мать в ногах у профессора. «Лучше?» — «Сударыня, надейтесь, бывают случаи…» Так визжит кошка: «Ой-я, ой-я! На помойке, на помойке!» Кончено. Лучше хлебнуть коньячку, а потом лимончиком… Эта икона какого письма? Какого века? Экземпляр! И триста — недорого это… Какая наивность! Простите, перебил вас, — вы коньячку или пива? Озирис. Будда. Христос. Позвольте, один вопрос — Будет или не будет Хотя бы сковородка? Господи, за что ты? И сил больше нет… Что сегодня на обед? Хе! Еще поживем на этом свете. Скажу вам — паштетик! В раю и на стуле. Господи, прости меня-богохульника. За то, что я, похоронив в саду Жучку, Оглянулся, сказал: «Ничего нет и скучно». За то, что ты любишь загадки И с нами играешь в прятки. За то, что я кричал «ау! ау!», За то, что я еще живу, Не оставив записки: «Засим довольно, Погуляли, никого не нашли и уходим по доброй воле!» За то, что ночью уговаривает маятник: Так всё начинается, так всё и кончается. За то, что я, как в раю, на стуле, За то, что я богохульник, Прости, прости меня, Господи!