Избранное
вернуться

Эренбург Илья Григорьевич
Шрифт:

3. ПРОСТИ МЕНЯ — ПОЭТА

Заберусь в уголок, Напишу стишок. Размечтаюсь, покаюсь, Затоскую. Но «Христа» и «креста» Обязательно срифмую. Дай мне тот платок вязаный! Знаешь, это покойной… Сегодня что-то вспомнилось разное. Посиди со мной! Так здесь невесело… Помню, у нас дома была под лестницей… Обожди — платок! платочек! Очень хорошо! очень! Тише! тише! Два четверостишия. Тебе лучше не жить, А то, а то я теряю нить. Я его хлестал, по щекам хлестал, И он закрыл свои щеки руками: «Довольно!» Но я писал. Она умрет. Посвящу мою книгу великой печали, Отшедшей музе и так далее. Я мерзость чиню пристойно. Так делили твои ризы воины, Так за рубль продают серебряный крестик, Так воют шакалы, на мокром месте Так плакальщицы идут за покойником И стыдливо смотрят вниз. Эй, дай мне клок его риз! Вечерние тернии, И гвозди, и грозди!.. Вам нравится это? Господи, прости меня — поэта За то, что я прежде не знал, с чем рифмуется «бог», И глумиться еще не мог. За то, что я первый стишок написал почти плача, Тайком, от любви неудачной. За то, что я признан «избранными», потом буду признан всеми, За то, что у меня к себе только отвращенье! За то, что теперь я строчу эффектный куплет, За то, что я «милостью божьей» — поэт, Прости, прости меня, Господи!

4. ПРОСТИ МЕНЯ — НЕРАДИВОГО

Вдалеке Кто-то прыгает. А я в гамаке И не двигаюсь. Дай мне спичку И чаю, только с клубничным. «Жив-здоров, пришли еще деньжат». Пальцы дрожат. И как носила, и как рожала, И как простилась, и как не стало… Ни любви! Ни ненависти! Но вполне беспристрастно! Вы любите хризантемы? А я астры. Впрочем, и хризантемы прекрасны! Она ждет ребенка — Женка! Женка! Женка! Отрицаю бога! Мне мила свобода! Я поеду поразвлечься И за ширмами Поглядеть на бабьи плечи Очень жирные. Как поле в год засухи, Как чрево монахини, Как в бюро — «Вы за пособьем? Вот месячные, а вот еще три на гробик». Запомните это — Гробик с глазетом! Как молитва поэта! Как в блудилище семя. Так велико мое нераденье. «Папа, хочу тебя скушать!» Нет, я дам тебе горбушку В моем ведении Недоеденную. Я безгрешен, Никого не вешаю! Застрелил бы я утку — Не заряжено ружье. Я растлил бы Анютку — Да в тюрьме какое житье! Лучше чистеньким Заниматься мистикой! Помянуть тебя всуе — И то пригодится. Вы хотите крови? Не торгую, Вот в графине чистая водица. Лежу в гамаке под ивой. Господи, прости меня — нерадивого! За то, что я плакал, прыгал и бегал, За то, что в первый раз, не доев ломтя хлеба, Я удивился — не понял! За то, что пусто в твоем доме! За то, что, как камень, ложится на сердце каждая книга, За то, что никто не прощает обиды, Прости за то, что меня не прощали, За то, что я нынче зубы скалю За чашкой чая, под ивой, За то, что я нерадивый, Прости, прости меня, Господи!

5. ПРОСТИ МЕНЯ — ЗЛОБНОГО

На подоконнике приятен мушиный лазарет. У этой крылышка, у этой ножки нет. С платком на окошке. Ножки вы, ножки! Снег скучный, снег белый. Ты меня рассмешила! Хорошо бы, если б на снегу задымилась… «Что ты делаешь?..» — «Ах, родимая, Кровь задымилась бы. Не твоя — а мушиная». — «Милый, отчего ты заходишь так редко?» — «Занят». — «Страшно мне вспомнить про это!..» — «А ты сходи в баню». И я не кричу. Я молчу. Так молчат дрессированные грешники. Так молчат на пожаре головешки. Так молчат коты, облизываясь. Так молчат, развернув бонбоньерку «с сюрпризом». Так молчат после травли усталые гончие. Так молчат, когда всё, когда всё уже кончено! Я сегодня выгляжу немного лучше. Ночью было малость — Щипал деткины ручки. Утешался. Знаете, это от бога… Господи, прости меня — злобного! За то, что я грудь мамки зубами кусал, Но не знал! За то, что, увидев впервые битую бабу, Я спросил тебя: «И это надо?» За то, что без крови и мухе скучно, А с кровью, а с кровью не лучше. За то, что сладко пахнут моченые розги, За то, что ты, а не он меня создал, За то, что всё ведь от бога, За то, что я злобный, Прости, прости меня, Господи!

6. ПРОСТИ!

Ты простил змее ее страшный яд! Ты простил земле ее чад и смрад! Ты простил того, кто тебя бичевал! И того, кто тебя целовал, Ты простил! За всё, что я совершил, И за всё, что свершить каждый миг я готов, За ветром взрытое пламя, За скуку грехов И за тайный восторг покаянья Прости меня, господи! Труден полдень, и страшен вечер. Длится бой. За страх мой, за страх человечий, За страх пред тобой Прости меня, Господи! Я лязг мечей различаю. Длится бой. Я кричу: «Победи!» Я кричу, но кому — не знаю. За то, что смерть еще впереди, — Прости, прости меня, Господи!

Ноябрь 1915

89. ПУГАЧЬЯ КРОВЬ

На Болоте стоит Москва, терпит: Приобщиться хочет лютой смерти. Надо, как в чистый четверг, выстоять. Уж кричат петухи голосистые. Желтый снег от мочи лошадиной. Вкруг костров тяжело и дымно. От церквей идет темный гуд. Бабы всё ждут и ждут. Крестился палач, пил водку, Управился, кончил работу, Да за волосы как схватит Пугача. Но Пугачья кровь горяча. Задымился снег под тяжелой кровью, Начал парень чихать, сквернословить: «Уж пойдем, пойдем, твою мать!.. По Пугачьей крови плясать!» Посадили голову на кол высокий, Тело раскидали, и лежит оно на Болоте, И стоит, стоит Москва. Над Москвой Пугачья голова. Разделась баба, кинулась голая Через площадь к высокому колу: «Ты, Пугач, на колу не плачь! Хочешь, так побалуйся со мной, Пугач!.. Прорастут, прорастут твои рваные рученьки, И покроется земля злаками горючими, И начнет народ трясти и слабить, И потонут детушки в темной хляби, И пойдут парни семечки грызть, тешиться, И станет тесно, как в лесу, от повешенных, И кого за шею, а кого за ноги, И разверзнется Москва смрадными ямами, И начнут лечить народ скверной мазью, И будут бабушки на колокольни лазить, И мужья пойдут в церковь брюхатые И родят, и помрут от пакости, И от мира божьего останется икра рачья Да на высоком колу голова Пугачья!» И стоит, и стоит Москва. Над Москвой Пугачья голова. Желтый снег от мочи лошадиной. Вкруг костров тяжело и дымно.

1916

91. У ОКНА

Темно. Стреляют. Мы? Они? Не всё ли равно! Это день или месяц? Не знаю! Может, снится? Отчего ж так долго? Пуля пролетела. Отчего же мимо? А снег лежит сухой, тяжелый — Его не сдвинуть. Пьяный солдат поет: «Вставай! Подымайся!..» Кричит вороньё, Да в сторожке баба завывает: «На кого ты меня оставил?.. Боренька! Родненький! И пойду я по миру…» Если б злоба — стрелять в этих хмурых солдат!.. Если б слезы были — заплакать… «Товарищи! Час настал!..» Бегут куда-то… Снег на них, на земле, на сердце, Не сойдет… И зачем весна? «Ура!» Это кто-то бредит пред смертью, А может, и так, спьяна… Что же! Прыгай да пой по-новому, И шуми, и грозись, и стреляй!.. Лихая ты! Непутевая! Родная моя! Прощай! «Всем! Всем! Воззвание. Спасайте! Стреляйте! Вперед!» Закроют глаза пятаками, И ветер один пропоет: «Вечная память!» Придут другие, чужие, Над твоей посмеются судьбой. Нет, не могу! Россия! Умереть бы только с тобой!..

Декабрь 1917

Москва

91. В ПЕРЕУЛКЕ

Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись. Стреляют. А им всё равно. Целуются, и два облачка у губ дрожащих Сливаются в одно. Смерть ходит разгневанная, Вот она! За углом! Близко! Рядом! А бедный человек обнимает любимую девушку И говорит ей такие старые слова: «Милая! Ненаглядная!» Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее. Что для Смерти наши преграды? Но даже она не сумеет Разнять эти руки слабые! Боже! Зимой цветов не найти, Малой былинки не встретить — А вот люди могут так любить На глазах у Смерти! Может, через минуту они закачаются, Будто поскользнувшись на льду, Но, так же друг друга нежно обнимая, Они к тебе придут. Может, в эти дни надо только молиться, Только плакать тихо… Но, Господи, что не простится Любившим?

Декабрь 1917

Москва

92. «Утром в Иванов день…»

Утром в Иванов день К озеру приехал граф Арнальдос. Он увидел большой корабль. На нем были паруса из шелка, На нем были мачты из серебра, На нем были мачты из золота. На палубе стоял моряк, И пел он чудесную песню. И, слыша, как поет моряк, Затихали бурные волны, И, слыша, как поет моряк, Опускались птицы на мачты, И, слыша, как поет моряк, Выскакивали из озера рыбы. Граф Арнальдос спросил моряка: «О чем твоя чудная песня?» И ответил моряк ему, И слышал ответ граф Арнальдос: «Я скажу это только тому, Кто со мною вместе отчалит».