И вновь Джон Кински вспомнил все до мельчайших подробностей. Он вспомнил голос жены, смех дочери. Вспомнил, как он с разбитым черепом долго лежал в больнице. Сознание полной слепоты едва не довело Джона до помешательства. Раны и ссадины зажили, волосы отросли, но адовое ощущение плотной черной преграды оставалось неизменным.

После припадков смертельного ужаса, после криков и метаний, после тщетных попыток сдернуть или сорвать это что-то с глаз, он впадал в полуобморочное состояние. Потом снова нарастало паническое, нестерпимое что-то, сравнимое только с легендарным смятением человека, проснувшегося в могиле.

Он вспомнил, как мало-помалу эти припадки становились все более редкими, как часами он лежал неподвижно на спине и слушал шум ветра за окном.

Вдруг ему вспомнилось то утро, когда жена и дочь собрались за город, и от этих воспоминаний хотелось стонать. Потом вспомнил небо, зеленые холмы, на которые он так мало смотрел, и опять поднималась волна могильного ужаса.

Джон Кински открыл глаза: перед его взором все ещё плыли цветные круги, и свет прямо-таки ослепил его. Свет исходил от двух белых надмогильных камней.

«Боже, — подумал Джон, — ведь я же тогда мог остаться слепым, я бы не смог писать, и жизнь для меня потеряла бы всякий смысл — сделалась бы невыносимой. Значит, Господу было угодно, чтобы я остался жить, чтобы сохранилось мое зрение, и эта трагедия была предупреждением мне… и вот вновь меня предупредили. На этот раз Гарди. Я не могу уйти от этих мыслей, они преследуют меня, возвращая в те дни, когда я был счастлив. А теперь я решил ещё раз попытаться найти свое счастье. Но так не бывает в жизни, чтобы все повторилось, но только без трагического конца».

Джон Кински ощупал карманы, вытащил сигареты и закурил. Дым, подхваченный ветром, летел над могилами, и Джону казалось, что его дыхание сливается с кладбищенским спокойствием и он здесь не гость.

Он снова прикрыл глаза, но солнце даже сквозь плотно прикрытые веки ослепляло Джона. Он щурился все сильнее и сильнее, и вновь разноцветные круги закружились в его сознании, относя его в прошлое, там, где он был счастлив, но не знал, что его ждет впереди.

И сейчас Джон вновь видел себя со стороны, видел жену и дочь.

«Его машина медленно и не без труда выбиралась из небольшого прибрежного городка. Он чуть-чуть добавил ход, благо шоссе было прямое и пустынное. О том, что происходило в недрах машины, почему вертелись колеса, он не имел ни малейшего понятия, знал только, что произойдет, если он дотронется до того или иного рычага.

— Куда мы, собственно, едем? — спросила его тогда Магда, сидевшая рядом.

Джон пожал плечами и оглянулся на дочь, сидевшую на заднем сиденье.

— Папа, мы едем к океану?

— Да, — бросил тогда Джон и вновь посмотрел на белую дорогу.

Они выехали из городка, где улочки были узкими, где приходилось сигналить рассеянным пешеходам, вообразившим, что можно ходить где угодно. Тогда они катили по шоссе. Джон беспорядочно и угрюмо думал о самых разных вещах, о том, что дорога постепенно идет в гору и что начнутся повороты. У него было тяжело и смутно на душе, словно он предчувствовал что-то недоброе.

— Хотя мне, честно говоря, все равно куда ехать, но я бы хотела знать, Джон, куда мы собираемся? И пожалуйста, держись правой стороны. Ты едешь, черт знает как.

— Я же сказал, что мы едем к океану.

— К океану! — закричала дочь. — Там такие большие волны! Там так хорошо, там легко дышится!

Джон резко затормозил, потому что невдалеке появился автобус.

— Что ты делаешь? Просто держись правее.

Автобус с туристами прогремел перед самым капотом их машины. И Джон тогда отпустил тормоза.

— Не все ли равно, куда ехать? Куда ни поезжай, везде будет хорошо. Как чудесно зеленеют эти холмы!

— Хорошо, Джон, — жена коснулась его руки, — только, ради бога, сигналь перед поворотом, тогда мы никуда не врежемся. У меня болит голова, извини, если я цепляюсь к тебе. Но я хочу куда-нибудь доехать…

— Куда-нибудь мы доедем, не волнуйся, все дороги здесь ведут к океану, — пробовал успокоить Джон жену».

Джон вновь ощутил на своей руке то давнее прикосновение жены, последнее в их жизни, точнее, последнее в ее жизни. Потом у Джона было много женщин, но лишь только он закрывал глаза, как видел свою Магду. Чувствовал ее прикосновение, то последнее — перед аварией.

«К океану! К океану!» — вновь в голове Джона зазвенел голос дочери.

И вновь перед его внутренним взором открылась белая лента дороги, он вспомнил, как ему тогда показалось, что машина идет свободнее и послушнее. И тогда он стал держать руль не так напряженно…