— Джон, — Стефани взяла его за руку, — ты еще не знаешь, сколько лет мне, и я никогда тебе не скажу об этом.

— А вот это я знаю, — засмеялся Джон.

— И сколько же? — поджала губы Стефани Харпер.

— Наверное, двадцать один.

Стефани благодарно улыбнулась.

— Но шутишь ты очень неуклюже. Мог бы сказать двадцать девять, и я бы, возможно, тебе поверила, а двадцать один — это уже слишком. У меня дети старше. Кстати, о детях, — Стефани вновь вернулась к чтению журнала:

«Джон Кински родился в Сиднее. Его отец был гинекологом, а мать — домохозяйкой. Изучать искусство он начал в Сиднейской академии — престижной подготовительной школе, расположенной недалеко от его дома».

— Джон, я не понимаю, как сочетается: гинеколог и занятия живописью?

— Но ведь живописью занимался не мой отец, а я; я никогда не был гинекологом.

— Но, по-моему, Джон, в этом ты неплохо разбираешься. Во всяком случае…

Тут Джон перебил ее:

— Стефани, я знаю многих врачей, которые разбираются в живописи получше тебя и меня.

— Получше меня — я поверю, но чтобы получше тебя?

— Разбираться и делать — это не одно и то же.

— Ладно, Джон, оставим этот спор на потом. У нас с тобой будет достаточно времени, чтобы поговорить обо всем на свете.

Джон, улучив момент, вырвал журнал из рук Стефани и засунул его за спинку сиденья.

— Хватит читать обо мне. Это то же самое, Стефани, если бы я начал расспрашивать, как идут дела в твоей компании.

— Но Джон, ведь я же покупаю картины, поэтому я должна в них разбираться.

— Жаль, Стефани, что ты не покупаешь их у меня.

— А ты мне, Джон, ни разу этого и не предложил.

— Нет, Стефани, когда мы только познакомились, я, честно говоря, рассчитывал, что ты купишь парочку дорогих полотен.

— А я и купила, только ты не знаешь, что это сделала я.

— И где же полотна? Ты что, сожгла их? — Джон не на шутку встревожился.

— Да нет, они в поместье, в Эдеме. Как-нибудь, когда у тебя будет желание, ты можешь их осмотреть.

— А забрать?

— Ну что ж, тогда придется вернуть деньги, которые я за них заплатила.

— По-моему, Стефани, нам надо выпить.

На столе появилась бутылка бренди и два бокала. Джон немного выпил и задумчиво посмотрел в иллюминатор.

Самолет летел на большой высоте. Пропеллеры сверкали в лучах солнца будто стеклянные диски. Они были четко видны, а сквозь них была видна слепящая плоскость крыла, неподвижно висевшего в пустоте. Ни малейшего колебания.

Казалось, самолет застыл в безоблачном небе, хотя моторы исправно рокотали. А внизу, несмотря на дымку, Джон Кински сумел рассмотреть разветвленные рукава реки. Они тоже блестели на солнце, словно отлитые из латуни или бронзы.

Самолет сделал небольшой поворот, и побережье океана вскоре сменилось мутной гладью блеклых болот зацветшей воды, кое-где разорванной узкими языками земли и песка. Насколько хватало глаз, насколько было видно в иллюминатор, расстилалась гнилая топь, то покрытая зеленой ряской, то красноватая, то почему-то совсем алая, словно губная помада. А там, где на поверхности воды играло солнце, озерца сверкали как серебряные конфетные обертки или кусочки станиоля.

Они отсвечивали каким-то свинцовым блеском, а те, что лежали в тени, были водянисто-голубые, с желтыми отмелями и чернильно-фиолетовыми отливами, видимо, из-за водорослей. Промелькнуло устье реки тошнотворного цвета — американского кофе с молоком, и снова на протяжении сотен квадратных миль ничего, кроме лагун. Вскоре показались белые обнаженные скалы.

Самолет немного поднялся к безжизненно-голубому небу, а потом начал спускаться. Скалы сменились песком, но на песке росли деревья. Оба мотора работали на полной мощности. Несколько минут самолет шел на высоте многоэтажного дома.

— Послушай, Стефани, — Джон оторвался от иллюминатора, Стефани читала журнал, развернув его на коленях.

— Что, Джон?

— Тебе не кажется, что мы летим уже очень долго?

— Нет, по-моему, мы только что вылетели.

— Знаешь, у меня такое ощущение, что мы уже целый день в полете.

— Это, наверное, так действует вид из иллюминатора: все очень быстро летит, картинки меняются, и кажется, что прошло очень много времени.

Стефани посмотрела на часы, прикрепленные над входом в кабину пилота:

— Джон, но ведь мы летим еще только сорок две минуты.

— Сорок две… всего только сорок две, а кажется, что летим целую вечность.

— Что ты там интересное видел?

— Там, — Джон кивнул на иллюминатор, — я видел ангелов с длинными белыми крыльями.

— Ангелов? Здорово, а мне никогда не приходилось видеть ангелов.