ЕС241.

Придав европейскому строительству новый импульс заключением

Маастрихтского договора, Ф.Миттеран сохранил осторожность в вопросе

передачи суверенитета органам Сообществ. Однако в середине 90-х годов

обнаружилась политическая слабость ЕС и в урегулировании конфликтов в

бывшей Югославии, и в зонах постоянных европейских интересов – на

Ближнем Востоке и в Африке. Кроме того, стало очевидным, что искомая

реформа НАТО невозможна без совместных усилий большинства

европейских стран, что введение европейской валюты требует решения

вопроса о полномочиях наднациональных органов в экономической

политике стран участниц и ЕС в целом, что расширение на Восток может

оказаться губительным для Союза, если он предварительно не завершит

институциональную перестройку.

Словом, назрела необходимость придать большую связность творению

Маастрихта, наметить очертания Европы ХХ1 века, что продиктовало созыв

Межправительственной конференции ЕС в 1996 г. Она начала работу в

Турине 29 марта, затем продолжила её в Амстердаме 17 июля 1997 г. и

завершилась подписанием Амстердамского договора 2 октября 1997 г.

Предложения Франции к этой конференции несли печать присущих Франции

колебаний242, усиленных голлистским акцентом. Социалист М.Рокар, 241 См. критическое выступление Э.Гигу: Guigou E.//Le Monde, 12 oct.1996. Э.Гигу – ФСП, министр юстиции

в правительстве Л.Жоспена, при Миттеране – советник президента и Генеральный секретарь

межминистерского комитета по вопросам европейского экономического сотрудничества.

242 На Европейском совете 1991 г. из 12 стран на вопрос председателя Комиссии Ж.Делора об отношении к

трём сферам совместной компетенции (экономика, внешняя политика, внутренняя политика и права

человека) 9 стран высказались за их передачу в компетенцию органов Сообщества, Великобритания и Дания

– за то, чтобы две новых сферы не подлежали компетенции органов ЕС, но управлению

межправительственных органов, а Франция (Р.Дюма) воздержалась. В результате архитектура Маастрихта

осталась неопределённой, а Союз не получил настоящих механизмов для деятельности в двух новых сферах, предусмотренных договором: внешней политики и политики безопасности(PESC-фр.) и внутренней

правовой политики.

136

анализируя позицию Ширака, писал: ”Франция почти нема”243. Не вдаваясь в

подобные преувеличения, понятные в устах лидера оппозиции, пожалуй, следует согласиться с теми исследователями, которые отмечают несколько

противоречивый и формальный характер европейского проекта Ж.Ширака244.

Достижения европейского строительства начала 90-х годов высоко подняли

планку интеграции, и их развитие всё более затрагивало суверенитет

государств-членов. Проблема сохранения национального суверенитета и

национальной идентичности является одной из болевых точек голлизма, следовательно, трудно было бы ожидать от Ж.Ширака инициатив в

федералистском духе, которому всё более подчинена логика

евростроительства. Поэтому формальный активизм Ширака был призван

компенсировать его сдержанность в сфере углубления интеграции.

К таким «компенсирующим» жестам относится стремление Ширака

выступать на мировой арене от имени всей Европы, даже если европейские

партнёры с ним не согласны. Особенно это проявлялось в отношениях с

США, в заявлениях по урегулированию арабо-израильского конфликта, когда

французский президент озвучил желание европейцев участвовать в

переговорах. После возобновления Францией ядерных испытаний Ширак

заговорил о согласованном европейском ядерном сдерживании: модернизация французского ядерного оружия должна была служить

европейской ядерной обороне (правда, пока только гипотетической).

Возвращаясь к французским предложениям к Межправительственной

конференции, необходимо подчеркнуть, что в самом отсутствии связности

французской европейской программы прослеживается влияние постоянной

линии Франции, со времён де Голля направленной против усиления

наднациональности в Сообществе.