повод к изменению нынешних условий ее существования имеет весьма серьезную

сторону; только опираясь на это учение, открывалась возможность говорить об

ошибках русского общества, повредивших чести и достоинству государства.

Пример был налицо. «Славянская» партия, несмотря на все возражения и

опровержения, приобретала с каждым днем все более и более влияния и

подчиняла себе умы, даже и не очень покорные по природе, и подчиняла одной

своей проповедью о неузнанной, несправедливо оцененной и бесчестно

приниженной русской народности.

И действительно, как бы сомнительна ни казалась идеализация народа, производимая «славянами», какими бы шаткими ни объявлялись основы, на

которых они строили свои народные идеалы — работа «славян» была все-таки

чуть ли не единственным делом эпохи, в котором общество наше принимало

наибольшее участие и которое победило даже холодность и подозрительность

официальных кругов [249] Работа эта одинаково обольщала всех, позволяя

праздновать открытие в недрах русского мира и посреди общей моральной

скудости богатого нравственного капитала, достающегося почти задаром. Все

чувствовали себя счастливее. Ничего подобного «западники» предложить не

могли, у них не было никакой цельной и обработанной политической теоремы, они занимались исследованиями текущих вопросов, критикой и разбором

современных явлений и не отваживались на составление чего-либо похожего на

идеал гражданского существования при тех материалах, какие им давала и

русская и европейская жизнь. Добросовестность «западников» оставляла их с

пустыми руками, и понятно, что положительный образ народной политической

мудрости, найденный славянофилами, начинал поэтому играть в обществе нашем

весьма видную роль.

Вольное обращение с историей, на которое им постоянно указывали,

нисколько не останавливало роста этого идеала и его развития; напротив, свобода

толкования фактов способствовала еще его процветанию, позволяя вводить в его

физиономию черты и подробности, наиболее привлекательные для народного

тщеславия и наиболее действующие на массы. Ошибки, неверности, нарушения

свидетельств приходились тут еще на здоровье, так сказать, идеалу и на

укрепление партии, его воспитавшей. Между тем—сознательно или

бессознательно—все равно— партия достигала с помощью своего спорного

идеала несомненно весьма важных целей. Тут случилось то, что не раз уже

случалось на свете: рискованные и самовольные положения принесли гораздо

более пользы обществу и людям, чем осторожные, обдуманные и потому робкие

шаги беспристрастного исследования. Партия успела ввести в кругозор русской

интеллигенции новый предмет, нового деятельного члена и агента для мысли —

208

именно народ, и после ее проповеди ни науке вообще, ни науке управления в

частности уже нельзя было обойтись без того, чтобы не иметь его в виду при

разных политико-социальных решениях и не считаться с ним. Это была великая

заслуга партии, чем бы она ни была куплена. Впоследствии, и уже за границей, Герцен очень хорошо понимал значение возведенной постройки славянофилов и

недаром говорил: «Наша европейская западническая партия тогда только получит

место и значение общественной силы, когда овладеет темами и вопросами, пущенными в обращение славянофилами».

Но если это-то было невозможно покамест, то по крайней мере уже

наступало время понимать важность подобных тем. Не далее как в 1847 году сам

Белинский уже говорил о нелепости противопоставлять национальность

общечеловеческому развитию, как будто эти явления непременно должны

исключать друг друга, между тем как, в сущности, они постоянно совпадают.

Общечеловеческое развитие не может выражаться иначе, как чрез посредство той

или другой народности, оба термина даже и немыслимы один без другого. Мысль

свою он подробно развил в статье «Обозрение литературы 1846 года». В ней

особенно любопытно одно место. К этому месту Белинский подходит