представителями тенденций, мною преследуемых. А что касается до собственной

нашей партии, то она прежде всего крайне бедна, а затем добрая часть ее еще

крайне озлоблена на меня за мое сопротивление ее декламациям и утопиям».

Книга «О политической экономии», упоминаемая Марксом в письме, есть, как полагаю, последний его труд «Капитал», увидевший свет только недавно

[267]. Признаюсь, я не поверил тогда, как и многие со мной, разоблачающему

письму Маркса, будучи увлечен, вместе с большинством публики, пафосом и

диалектическими качествами прудоковского творения. С возвращением моим в

Россию, в октябре 1848 года, прекратились и мои сношения с Марксом и уже не

возобновлялись более Время надежд, гаданий и всяческих аспирации тогда уже

прошло, а практическая деятельность, выбранная затем Марксом, так далеко

убегала от русской жизни вообще, что, оставаясь на почве последней, нельзя было

следить за первой иначе, как издали, посредственно и неполно, путем газет и

журналов.

Рассказанный здесь эпизод с Марксом, может быть, не покажется лишним в

картине Парижа, если прибавить, что точно такие же сцены и по тем же вопросам

происходили во всех больших городах Европы и, конечно, чаще всего именно в

Париже; менялись люди, менялась драматическая обстановка, согласно другому

развитию и образованию характеров — сущность прений и столкновений в

демократических кружках оставалась та же. Везде искали цельных доктрин

социализма, научных изъяснений и оправданий для чувства недовольства, из

которого социализм вышел, планов для общины, где труд и наслаждение шли бы

рука об руку. Потребность упразднить массу нелепых, незрелых, бесплодных

опытов, предпринимаемых для осуществления этого идеала непосвященными, мало подготовленными и фантастическими умами, чувствовалась повсюду, Этим

и объясняются совокупные усилия лучших деятелей социализма найти такой тип

рабочей общины, который бы дал возможность доказать несомненно, что каждая

218

нрав ственная и материальная потребность человека обрету в ней удобное и

комфортабельное помещение для себя Движение умов как в области теорий, так и

в пробах почвы для практического разрешения экономических трудностей было

всеобщее до тех пор, пока оно не уперлось в «нацио-нальные мастерские», где и

было подавлено, для того чтобы возродиться уже на других началах...

С первых же шагов своих в Париже Герцен, переехав ший на постоянную

квартиру в Avenue Marigny, откуда он писал в «Современник» 1847 года,—

Герцен, говорю, по складу своего ума и наклонности к энергическому вчинанию

при всякой данной задаче, очутился как бы в своем родном элементе. Он бросился

тотчас же в это сверкающе море отважных предположений, беспощадной

полемики всевозможных страстей и вышел оттуда новым и к крайне нервным

человеком. Мысль, чувство, воображение приобрели у него болезненную

раздражительность, которая сказывалась прежде всего в негодовании на

господствующий политический режим, который занимался обессиливанием

одних учений другими. Затем не менее гнева и злобы возбуждала в нем и ясность

реформаторских проектов, фальшиво обещающих положить конец всем прениям

и уже торжествующих победу прежде самого сражения. То и другое явление

одинаково казались ему признаками несостоятельности общества, и в одну из

минут задушевного анализа ощущений, полученных им при первом знакомстве с

европейским социализмом, он написал одну из тех своих статей, которая может

назваться самым пессимистским созерцанием западного развития, какое только

высказывалось по-русски; но зато она и была им писана уже с другого берега —

он видел теперь воочию то, что до сих пор было ему известно издалека [268].

Несмотря на эту исповедь, Герцен подчинился почти безусловно тому самому

движению, которое считал безысходным. Долгое обращение с предметом

исследования втянуло его в его интересы, в его задачи и намерения, что часто

бывает со страстными натурами, встречающими на пути слепые, но

непоколебимые верования. Не было человека, который бы беспощаднее

отзывался о несостоятельности европейского строя жизни и который бы вместе с