Основная мысль программы, как и всех проектов того времени, поражает своею

громадностью, но подобно им и грешит отсутствием практического смысла. Она

молчала о путях, которыми следовало идти для создания массы учебных

заведений и корпорации учителей при них, не указывала на группы людей и на

центры, откуда должны были истекать распоряжения о покрытии России

народными училищами, и многое другое пропускала без внимания, Можно было

подумать, что программой руководила только мысль доказать нужду, полезность

и патриотичность общества, а подробности его осуществления предоставить ему

самому, как именно и полагал Тургенев.

Я уже покинул Уайт и находился в Аахене, когда получил от Тургенева

письмо из Вентнора, с приложением и программы и разосланного уже циркуляра:

«Вентнор. Пятница, 31 августа.

Вот вам, любезнейший друг П. В., экземпляр проекта и копия с одного из

циркуляров. Вы усмотрите из присланного, что проект подвергся незначительным

сокращениям, а в одном месте прибавлена оговорка, в предостережение от

будущих возражателей. Боюсь только, как бы это письмо не застало вас уже в

Аахене, так как, по письму таинственной Марии Александровны (Марко Вовчок), Макаров поскакал расстраивать свадьбу Шевченко! [413]

Я написал на адресе, что в случае вашего проезда письмо послать в

Петербург [414]. Нечего вас просить распространять проект наш, елико возможно.

Вы и без того сделаете все, что будет в вашей власти,— в этом я уверен. Вслед за

вашим экземпляром 10 других отправляются в Петербург и Москву. Куйте

железо, пока горячо! Вот вам копия циркуляра:

«М. г.! NN! Из прилагаемого при сем проекта программы общества для

распространения грамотности и первоначального образования вы усмотрите цель

письма моего к вам. Эта программа составлена при участии и с согласия

нескольких русских, случайно съехавшихся в одном заграничном городе, и

представляет только первоначальные черты общества. Надеюсь, что вы одобрите

мысль, которая лежит ей в основании, и захотите посвятить ей и собственные

размышления и беседы с друзьями. Я бы почел себя счастливым, если бы ко

времени моего возвращения в Россию (весной 1861 года) предлагаемая мысль

317

получила обработку, достаточную для приведения ее в исполнение. Обращаясь к

вам, я не нуждаюсь в громких словах: я и без того уверен, что вы охотно захотите

принять деятельное участие в деле подобной важности или по крайней мере

выразите свое воззрение. Я уверен также, что вы не откажетесь распространять

списки нашего проекта. Предприятие это касается всей России: нам нужно знать, по возможности, мнение всей России о нем. С искренней благодарностью

получил бы я всякое возражение или замечание. Мой адрес: в Париж, poste restante. Остаюсь с полным и сердечным уважением преданный вам И. Т.».

Кажется, ничего нет ни лишнего, ни неуместного. Над всеми экземплярами

будет приписано (и вы так распорядитесь), что всякого рода замечания и

возражения с благодарностью принимаются на имя Тургенева — poste restante, в

Париже, и на имя П. В. Анненкова в С.-Петербурге.

Желаю вам доехать благополучно и застать все в порядке, поклонитесь всем

и будем переписываться. Адрес мой — в Париж, poste restante, или Rue Laffitte, Hotel Byron».

Большинство из тех, которые получили этот циркуляр, доказывавший,

между прочим, какую цену давал Тургенев своему плану, изъявили, конечно, согласие вступить в члены общества, но некоторые замечали при этом, что

программу следовало бы начертить с большей ясностью, подробностью и с

большим знанием особых условий русской жизни. Знать мнение всей России о

плане, как выражался циркуляр, не представляя самого плана или представляя

только слабый его очерк, было дело нелегкое и вряд ли удалось бы даже и лицу

неизмеримо более влиятельному и вышепоставленному, чем Тургенев. Впрочем, пока собирались приступать к составлению обстоятельного плана, время проектов

подобного рода уже миновало; после петербургских пожаров 1862 года, временного закрытия Петербургского университета, упразднения воскресных