анархических ошибках М. Бакунина на этот счет, о возможных для России путях

ее «гражданского» развития. Очевидно, все эти вопросы часто всплывали в их

зальцбруннских и парижских беседах. Такого рода писем не пишут случайным

знакомым...

Революция 1848 года, которую Анненков наблюдал непосредственно в

Париже, явилась для него полной неожиданностью и как-то сразу погасила в нем

интерес к демократическим идеям.

Что особенно ошеломило Анненкова в ходе революции — и здесь ему

опять-таки нельзя отказать ни в уме, ни в исторической проницательности — так

это самостоятельное выступление рабочего класса, начало великой битвы труда

против капитала и всего миропорядка, основанного на владычестве буржуазной

собственности. Очевидно, беседы с К. Марксом не прошли для Анненкова даром

и в этом отношении.

Сообщая братьям в письме от 9 марта 1848 года о положении дел в Париже, размышляя о предстоящих выборах в Национальное собрание, Анненков писал:

«Хотят, чтоб в нем было побольше мужиков, мастеровых и вообще рабочего

класса: этого даже и в старую революцию не было — вот почему настоящая

гораздо ужасней прежней. Теперь идет дело, как бы сделать работника

владельцем части того, что он работает по заказу; как бы сделать земледельца

владельцем части чужой земли, которую он обрабатывает по найму; разумеется, фабриканты и владельцы земли будут сопротивляться... битва отложена до

Национального собрания. Вместе с ним она подымется — страшная,

решительная...».

И, как знаем, битва произошла в мае и июне 1848 года. Анненков был

живым свидетелем этих событий. В письмах в Россию, адресованных к братьям и

рассчитанных, очевидно, на перлюстрацию, Анненков уже откровенно

благословлял «здравый смысл» французской буржуазии, уберегшей страну от

революционной «анархии». Такова вообще логика либерализма, от классового

страха перед грозной опасностью «снизу» всегда бросающегося в объятия

реакции.

В сентябре 1848 года Анненков возвращается в Россию. «Время надежд, гаданий и всяческих аспирации», связанных с платоническим интересом к

революционной теории, миновало для него навсегда. Он исповедует теперь

«трезвость» умеренного либерализма, «мирный прогресс» на почве

неприкосновенной частной собственности и «порядок» под эгидой

просвещенного абсолютизма, гарантирующего от «анархии» народных масс.

II

9

Разгул правительственной реакции, беснование царской цензуры,

палаческая расправа с петрашевцами, многолетняя каторга некоторым из них за

одну только попытку распространить письмо Белинского к Гоголю деморализуют

круг петербургских и московских западников, близко стоявших к Белинскому и

Герцену.

Анненков порывает в период реакции связь с Герценом, оставшимся в

эмиграции, и немало злословит по его адресу в кругу московских и петербургских

друзей. По одному из писем Гоголя к Данилевскому мы знаем, что в сентябре

1848 года Анненков рассказывает писателю об «ужасах» революционной борьбы

парижских пролетариев. Этим же настроением проникнут и его памфлет

«Февраль и март в Париже, 1848 г.». Очевидно, Анненков начал писать этот

памфлет по горячим следам событий, но опубликовать его он отважился лишь в

1859 и в 1862 годах (в «Библиотеке для чтения» и «Русском вестнике» Каткова).

В 1849—1853 годы Анненков подолгу живет в провинции, в Симбирске,

приводя в порядок расстроенное имение. О своей унылой, бесцветной жизни в

условиях реакции, о застойной и затхлой атмосфере безгласного рабства, царившей в дворянских либеральных кругах, он вспоминал в конспективном

наброске «Две зимы в провинции и деревне».

Самое важное литературное дело Анненкова в эти годы — опыт первого

научного и наиболее полного потому времени семитомного Собрания сочинений

А. С. Пушкина, изданного в 1854—1857 годах. Это издание стоило Анненкову

немалых усилий, потому что наследство великого национального поэта было