— «Мы ловцы,» отвчалъ онъ; «я просто зжу, а мой братъ ватаманомъ. Меньшимъ ватаманомъ, прибавилъ онъ, съ двойникомъ; а захоти: самъ двойникъ наберетъ».

Я сталъ спрашивать у него объ ихъ промыслахъ.

— «Про наши промыслы сказать кром хорошаго нечего: сами Апостолы были рыбарями, по нашему сказать, ловцами. Наши промыслы легкіе, веселые, особливо зимой, — гораздо хороши!»

— А змой у васъ рыбу не такъ ловятъ, какъ лтомъ? спросилъ я, чтобъ какъ нибудь вызвать его на разговоръ.

— «Зимній ловъ, само собою разумй, не лтній» началъ Леонтій Ивановичъ, «зимой скопляются тридцать два человка, а лтомъ въ двойник бываетъ всего на все только двадцать»,

Я, какъ самовидцъ, могъ поврить его разсказы, въ настоящее время, только про зимній ловъ; потому и сталъ спрашивать: какъ они зимой рыбу ловятъ?

— «Настоящіе ловцы зимніе, я говорю, въ два невода ловятъ: это двойники, началъ разсказывать Леонтій Ивановичъ, отъ времени до времени прихлебывая чаекъ, вотъ соберется народъ, человкъ двадцать ловцовъ, или тамъ тридцать, у кажинаго ловца шестнадцать сажень стей, а у кажинныхъ двухъ ловцовъ есть по лошади съ санями, со всею снастію, какъ запречь надлежитъ. Соберутся ловцы, человкъ двадцать, а больше станутъ собирать до тридцати одного ловца. Наберутся скоро: на это дло охотника много у насъ! Послй [12] того скопятся, да и спросятъ: „кому быть ватаманомъ“? — Положатъ на кого: на Ивана-ли Петрова, на едора-ли Васильева, вс къ тому едору Васильеву и идутъ. А коли случится тутъ едоръ Васильевъ, то тутъ же ему и объявится, коли же нтъ его на ту пору, съ ними идутъ къ нему на домъ. И выбираютъ они ватаманомъ ловца ловкаго, да и знамаго: надо кни (мотня, матка), снасти (веревки) въ долгъ взять. Ловцы сти сами вяжутъ, а то и купить не дорого: шестнадцать сажень стей можно взять за десять цлковыхъ; ну а кню всегда покупаютъ въ город; за пару кнй надо дать 300 рублей ассигнаціями, а дорога пенька — вс 100 цлковыхъ отдашь; да за снасти цлковыхъ 50. По этому самому и выбираютъ ватамана знамаго, чтобъ ему въ городъ все что надо въ долгъ дали. Приходятъ къ нему на домъ въ избу…. А тотъ едоръ Васильевъ сидитъ будто ничего и не знаетъ.

— „Что вамъ надо ребята“? скажетъ онъ, да скажеть онъ такъ сурово. „Зачмъ пришли?“

„А т ему въ отвтъ:- Такъ и такъ: насъ скопилось тридцать одинъ человкъ съ стьми и лошадьми: будь нашимъ большимъ ватаманомъ. А коли нтъ тридцати одного ловца; то скажутъ: Насъ собралось двадцать, тамъ что-ль, человкъ, али двадцать пять, остальныхъ самъ набери. Будь намъ ватаманомъ большимъ, безъ тебя намъ въ двойникахъ ходить не приходится.

„Тотъ, по обычаю, сперва на перво поломается: начнетъ говорить, что, «у меня де на то и разума не хватитъ, а безъ большаго разума, какъ я за такое дло возьмусь»? — Да это онъ такъ только разговоры разговариваетъ, поговоритъ, и станетъ у нихъ большимъ ватаманомъ. Тутъ большой ватаманъ спроситъ:

— «Кого же, мы ловцы, поставимъ малымъ ватаманомъ?»

«Ну т и положатъ, къ примру сказать, хоть на тебя, али тамъ на меня, али еще на кого; тотъ тоже отговаривается, да только поменьше, да и гораздо поменьше, пойдетъ въ малые ватаманы. Тамъ большій ватаманъ скажетъ:

— „Кому рльщикомъ быть?“

„Рльщикъ ватаману подручный, тоже большой человкъ, безъ рльщика ватаманъ водки не пьетъ. Выберутъ двухъ рльщиковъ, кажинному ватаману по рльщику, а кажинному ватаману и кажинному рльщику по пхарю, да еще четыре воротильщика, что воротъ ворочаютъ, а остальные просто ловцы. Ну, а когда не наберется тридцать два ловца, у кого есть сти да лошадь, нанимаютъ рублей за десять серебромъ въ зиму казаковъ — такъ у насъ зовутъ бездомныхъ работниковъ. Какъ только всхъ выберутъ, затопятъ (затеплятъ,) Богу свчку, помолятся Богу, поцлуютъ образъ-икону. Помолясь, и ни одинъ уже ловецъ не отойдетъ въ другой двойникъ, не моги до поры до времени слова сказать! Помолясь Богу и отстать нельзя: недаромъ Бога цловали! Помолясь Богу, сядутъ за столъ, выпьютъ винца (вино это и обдъ — большой ватаманъ покупаетъ, а посл съ добычи вычитаютъ). За столъ посадятъ большаго ватамана въ передній уголъ, а малый ватаманъ угощаетъ.“

— А жена большаго ватамана? перебилъ я.

„Той когда же? Отвчалъ Леонтій Ивановичъ: той въ пору успть подавать!… вотъ и скажетъ большой ватаманъ:

— „Ну ребята, собираться тогда-то, а пока надо невода, баломуты справить.“

„Вс уже и слушаютъ. Какъ прикажетъ ватаманъ, такъ и скопится къ нему нея братія невода сшивать. Кажинный принесетъ съ собою свою сть шестнадцать сажень, сошьютъ въ четыре крыла: по два крыла на неводъ. А большій ватаманъ, человкъ бывалый, выбираетъ день легкій, глаза, да и дурнаго дла боится. Случается ватаманъ и самъ на т дла ходокъ, тотъ самъ перехитритъ; если же плохъ — дожидается пока главные дльцы на озеро подутъ; а то такъ сдлаетъ: будешь съ нимъ бокъ о бокъ ловить — у него тоня въ триста рублей и больше, а ты на рубль серебра! А то и того хуже, грязи захватишь, весь день провозишься, бываетъ — пробьешься и двое сутокъ“.

— Скажи пожалуста, Леонтій Ивановичъ, спросилъ я, какъ это грязи захватишь?

— „А эта грязь бываетъ, ваше степенство, когда ледъ неблагополучно станетъ: въ большіе втры станетъ озеро, длаются бугры льду съ газу и борютъ невода, такъ бываетъ, что невода ночуютъ подо льдомъ: назадъ вытягиваютъ, а то сперва вытянутъ одно крыло, а посл другое“.

— Ну а, выбравши день, у кого собираются? спросилъ я. Да и когда же день тотъ назначаютъ?

— „А назначаютъ тотъ день у насъ зимніе ловцы, какъ только озеро станетъ, продолжалъ Леонтій Ивановичъ; вс сходятся къ большому ватаману, затопятъ свчу, выпьютъ винца, пообдаютъ, все тмъ же порядкомъ, какъ и прежде, и съ того часу ватаманъ большой полный хозяинъ, хоть до полусмерти убьетъ кого: никто до поры до времени не смй слова оказать. Пообдаютъ и подутъ на озеро. Въ этотъ день они только одну тоню исдлаютъ: своего счастья попытать; да и рыбу ту не продаютъ, сами съдятъ. Посл того уже ватаманъ скажетъ день, въ который скопляться на настоящій ловъ. Соберутся и подутъ. Закинутъ тоню, вынутъ. Большой ватаманъ сказано всему хозяинъ: вынуть тоню, онъ и скажетъ мокряку, за сколько ее рыбакамъ, отдавать; мокрякъ и не сметъ ее дешевле опустить.“

— Мокрякъ кто такой? спросилъ я моего разскащика.

— „А мокрякъ изъ нихъ же бываетъ, по очереди, отвчалъ онъ. «Нынче одинъ мокрякъ, завтра другой, вс бываютъ, окром ватамановъ и рльщиковъ; для того, нельзя имъ у себя денегъ держать. Какъ скажетъ ватаманъ мокряку цну, тотъ дешевле не можетъ продать, дороже — лучше для всей братіи, — дороже — продавай» А коли рыбаки ватаманской цны не дадутъ: мокрякъ ночь ночуй, не дадутъ на другой день — другую: на третій день только съ озера можно эту рыбу свезти. Самъ ватаманъ не можетъ: отъ того что…. ну, да это посл. Вотъ какъ мокрякъ продастъ рыбу, деньги возьметъ у рыбаковъ, и пойдетъ къ братіи на другую тоню. Другую тоню, если бываетъ, онъ же продаетъ; сколько тонь закинутъ въ тотъ день — во всхъ онъ мокрякъ и вс деньги себ подъ сохранъ беретъ. Ватаманъ себ ни гроша не оставляетъ. Даромъ хоть отдавай всю, пока ватаманомъ, — никто слова сказать не скажетъ, только денегъ брать не можетъ.

— Да какъ же такъ? Ну онъ сойдется съ какимъ нибудь обманщикомъ, будетъ говорить, что даромъ отдаетъ, а съ него будетъ деньги брать? спросилъ я.

— «Этого на братіи сдлать нельзя,» убдительно сказалъ Леонтій Ивановичь, а почему этого сдлать на братіи нельзя, не сталъ онъ и разговаривать объ такомъ, по его мннію, невозможномъ дл.

— «Какъ скопится у ловцовъ много денегъ, большой ватаманъ и велитъ расправ быть. Скопятся. — Большой ватаманъ сядетъ за столъ, а вс ловцы стоятъ. Большой ватаманъ и скажетъ: „У тебя столько-то денегъ!“ Этотъ ловецъ, къ которому т слова были, ему подаетъ деньги. Ватаманъ приметъ и положитъ на столъ. Тамъ у другаго спроситъ, возьметъ и тоже положитъ на столъ. Оберетъ у всхъ, кто въ мокрякахъ былъ, и вс деньги т на стол лежатъ. Ватаманъ при всхъ пересчитаетъ деньги. Всхъ денегъ къ примру двсти рублей; изъ этихъ денегъ за кни можно отложить сто что-ль рублей, на церковь Божію столько-то, за прогулы [13] столько, на водку, если ловъ былъ хорошъ! И никто ему на то ни слова не скажетъ, хоть вс деньги пропить велитъ! Отложивъ сколько надо, ватаманъ длитъ всмъ ловцамъ: на ловца съ лошадью дв части, а на пшаго одну, и отдаетъ т деньги кажинному ловцу самъ въ руки, и себ оставляетъ равную часть. Такія-то расправы бываютъ во всю зиму до четверга, пятницы, или субботы на масляной. Тогда ватаманъ велитъ быть большой расправ. Большая расправа бываетъ такая же, какъ малая, только большой ватамавъ отсчитаетъ на той большой расправ деньги, коли остались что, да этого и не бываетъ, за кни, да за снасти, а на водку не откладываетъ, а посл скажетъ: „надо на церковь Божію отложить!“ Если хорошъ былъ въ ту зиму ловъ, отложатъ больше: бываетъ рублей пятнадцать, а бываетъ и по рублю, и т деньги отдаютъ попу, на Святой недл, на церковь. И на то ему никто не говоритъ ни слова; разв какой изъ другаго прихода, такъ скажетъ; „дай мн, ватаманъ, мою часть, не хочу я своей церкви обижать!“ Ватаманъ и отдаетъ ему часть, а тотъ отнесетъ деньги эти въ свою церковь, а спорить не сметъ. Какъ только кончится расправа, ватаманъ встанетъ, да и спроситъ: „хотите ли, братцы, на тотъ годъ со мною рыбу ловить?“ Если онъ не хорошо, имъ служилъ, всякъ ему свою правду выскажетъ, разберутъ неводъ, всякъ свою сть, кню, снасти продадутъ, деньги раздлятъ и разойдутся. Колижъ все было ладно, ловцы ватамана поютъ водкой, а ватаманъ подноситъ всей братіи. Гульба пойдетъ такая, что и Боже мой! На тотъ пиръ никому, кром той братіи, и придти нельзя; разв когда большой ватаманъ позоветъ… Пройдетъ масляница, — въ понедльникъ на первой недл зубы полоскать; да такъ наполощутся, что во вторникъ, кто и въ среду опохмляться надо! Кончится гульба, ватаманъ скажетъ: опять вызжать. Опять выдутъ на озеро и ловятъ пока забереги [14] пойдутъ, съ тмъ же ватаманомъ, коли хорошо служилъ, — а нтъ, такъ съ новымъ, которому общались на зиму. Пойдутъ забереги и разойдутся до зимы, а зимой ужъ приходятъ къ ватаману своему.»