Шрифт:
Вскор задымилисъ трубы въ казармахъ. Матки затопили печи. Дабы кипятокъ былъ готовъ скоре, бабы помогали маткамъ носить воду съ рки. На двор, около прикащицкаго флигелька, гд жилъ также и обжигало Глбъ Кириловичъ, работница ставила самоваръ.
Въ конц пятаго часа утра, на двор около казармъ, на бревнахъ, можно было видть десятка два женщинъ и мужчинъ, пившихъ чай. Стояли закоптлые металлическіе чайники. Нкоторыя женщины пили и кофе. Въ числ послднихъ были и Дунька съ Матрешкой. Около нихъ блестлъ мдный кофейникъ. Дунька и Матрешка готовились на работу. Он были босыя и об были въ линючихъ ситцевыхъ платьяхъ и пестрядинныхъ передникахъ. Въ волосахъ Дуньки, однако, красовалась по вчерашнему красная ленточка. Матрешкина голова была повязана какой-то тряпицей. Тутъ-же пищали и дти семейныхъ. Какая-то женщина съ подбитымъ глазомъ, сидя на ступеньк крыльца, кормила ребенка грудью.
Изъ мужской казармы выходили мужики и направлялись пить чай въ трактиръ, хотя чаепитіе можно-бы было совершить и на двор завода. Какой-то рыжеватый парень подмигнулъ Дуньк и крикнулъ:
— Дуняшка! Чего кофей-то распиваешь, словно барышня! Пойдемъ съ нами въ трактиръ — похмелю рюмочкой.
— Ну-тя къ водяному въ болото! отвчала Дунька. — Что я пьяница, что-ли? Побаловала вчера, да и довольно.
— Я-бы и вамъ-то, лшимъ, не совтовала сегодня въ трактиръ ходить, чтобы не запутаться спозаранку, сказала мужикамъ женщина, кормившая ребенка грудью.
— Мы только по стаканчику, а потомъ чайку…
— Стаканчики-то-бы ужъ можно сегодня и къ черту подъ халатъ, а что насчетъ чаю, то послали бы парнишку въ лавочку, чтобы на пятачокъ чаю купилъ, заварили-бы въ стряпушной у матокъ, да и пили-бы дома.
— Понимаешь ты, у насъ посуды нтъ, отвчалъ парень.
— Веденейка! Чего ты бобы-то съ ней разводишь! Плюнь… Отъ артеля отставать нечего! кричали ему мужики и гурьбой стали выходить за калитку.
Парень, подмигнувъ еще разъ Дуньк, направился за ними.
Былъ шестой часъ утра, а на работу вс собирались какъ-то плохо. Семейные переругивались другъ съ другомъ. Жены упрекали мужей за вчерашнія пропитыя деньги. Какой-то рыжебородый лысый мужикъ просилъ у жены гривенникъ на похмелье. Просилъ онъ тихо, умоляюще.
— Не дамъ я теб. Сказала, что не дамъ, и не дамъ, хоть ты разорвись, ршительно отвчала та.
— Да вдь хуже будетъ, ежели я жилетку пропью, чуть не шопотомъ говорилъ мужикъ.
— Пропивай жилетку, жилетка твоя, а денегъ я не дамъ.
— Да вдь и деньги мои, сама-же ты ихъ у меня отняла.
— Деньги я отняла, чтобы твою-же семью кормить, вдь у тебя трое дтей.
— Врешь. Дти общіе… Да дтямъ и останется. Вдь ты въ субботу пять рублей съ двумя двугривенными отняла. Я прошу только гривенникъ.
— Пошелъ прочь! Не приставай…
— Э-эхъ! крякнулъ рыжебородый мужикъ и тяжело опустился на обрубокъ дерева.
Лицо его было красно, опухши, глаза мутна. Видно было, что онъ страдалъ съ похмелья.
— Иди-ка ты лучше къ шатру на работу, а въ обдъ я тебя опохмелю малость, сказала жена. — Я ребятишекъ умою да дамъ имъ хлбца, такъ и сама за тобой слдомъ на работу. Глины намъ еще въ субботу подвезли много. Иди.
— Какая тутъ работа, коли руки не дйствуютъ!
— Будутъ дйствовать, коли разгуляешься. Ну, сначала какъ-нибудь поприневоль себя, понатужься, а тамъ втеркомъ тебя пообдуетъ и будетъ отлично.
— Спать разв идти къ шалашу?.. кряхтлъ мужикъ.
— А ино поспи тамъ у шатра подъ ольхой часикъ. Все лучше, чмъ въ трактиръ идти. Иди и спи, а я съ ребятишками управлюсь, приду, разбужу тебя и вдвоемъ примемся за формы.
Рыжебородый мужикъ тяжело поднялся.
— А поправишь въ обдъ стаканчикомъ? недоврчиво спросилъ онъ.
— Вотъ теб Богъ, поправлю, отвчала жена.
Нетвердыми шагами мужикъ поплелся къ шатрамъ.
Вскочила и Дунька.
— Гуляй, двушка, гуляй, а дла не забывай, проговорила она, схватывая жестянки съ сахаромъ и кофеемъ и кофейникъ. — Обирай, Матрешка, чашки, да пойдемъ на работу. Чашки потомъ помоемъ, обратилась она къ подруг и побжала въ казарму запереть въ сундукъ сахаръ и кофе.
Черезъ пять минутъ об двушки вышли изъ казармы и также направились къ шалашамъ на работу.
— Ужасти, двушка, какъ у меня голова трещитъ посл вчерашняго! сказала Дунька Матрешк.
— Молчи ужъ… И у меня тоже… Въ обдъ непремнно нужно хоть по полстаканчику выпить…
— Ладно. Мы какого-нибудь мальчишку пошлемъ передъ обдомъ купить крючекъ. Крючка водки съ насъ будетъ довольно. Все-таки голова полегчаетъ.
VII
Обжигало Глбъ Кириловичъ Четыркинъ также проснулся тотчасъ посл звонка, въ пятомъ часу утра, но продолжалъ лежать и нжиться на койк въ своей каморк, находившейся во флигел прикащика. Ему и другому обжигал — старику, который тоже былъ безсемейный, полагалась во флигел прикащика каморка, въ которой и стояли дв койки. Каморка была маленькая, объ одномъ окн, такъ. что въ ней еле помстились по стнамъ дв койки. Она была оклеена дешевенькими обоями, которые въ. нсколькихъ мстахъ отстали и висли клочьями;, полъ былъ съ скрипучими половицами и со щелями;. потолокъ, подбитый картономъ и оклеенный бдой когда-то глянцевой бумагой, надулся и тоже отвисъ. Не взирая на такое убожество каморки, не взирая на ободранную койку старика-обжигалы, на которой былъ разостланъ только овчинный тулупъ и лежала. промасленная и тощая какъ блинъ подушка въ грязной тиковой наволочк, обжигало Глбъ Кириловичъ постарался украсить свой уголокъ и придать ему нкоторый комфортъ. Койка его имла тюфякъ, красное байковое одяло и дв подушки въ чистыхъ свтлаго ситца наволочкахъ. Надъ койкой вислъ коверъ изъ грубой шерсти, какимъ обыкновенно покрываютъ лошадей, а на ковр было прикрплено маленькое зеркало съ перекинутымъ черезъ него полотенцемъ съ шитыми красной бумагой концами. Надъ изголовьемъ на полочк помщалась небольшая икона въ серебряной оправ, а подъ полкой висло дешевое ружье тульской работы. Иногда въ свободное время Глбъ Кириловичъ любилъ ходить поохотиться на болот за утками. Около койки стоялъ большой крашеный сундукъ съ одежей, бльемъ и книгами, запертый большимъ висячимъ замкомъ. Сундукъ этотъ, покрытый также ковромъ, служилъ вмст съ тмъ и сидньемъ, такъ какъ рядомъ съ нимъ помщался некрашеный столъ, на которомъ была наброшена красная бумажная скатерть. На этомъ стол стояла чайная посуда Глба Кириловича.