Шрифт:
Раскинувъ передъ Дунькой планъ будущей жизни, Глбъ Кириловичъ умолкъ, любовно взглянулъ на нее, улыбающуюся, обнялъ и притянулъ къ себ.
— Заживемъ, Авдотья Силантьевна, на славу заживемъ! проговорилъ онъ. — Эхъ, жалко, что вы кофейничекъ съ собой не захватили и кофейку съ сахаркомъ да сливочекъ. Чудесное-бы дло было теперь посл закуски кофейку напиться! прибавилъ онъ въ припадк счастія. — Развели-бы мы огонекъ…
— Да вдь пиво есть. Когда пиво есть, то мн кофею и даромъ не нужно. Я объ немъ и не вздумаю, отвчала Дунька.
— А я такъ больше насчетъ чаевъ и кофеевъ. Любезное дло! Ну, да на нтъ и суда нтъ, закончилъ Глбъ Кириловичъ и сталъ прислушиваться.
Съ завода доносились крики. Слышны были десятки мужскихъ и женскихъ голосовъ. Крики все усиливались и усиливались.
— Ахъ, это хозяинъ, должно быть, на заводъ пріхалъ и заводскіе съ нимъ насчетъ гнилыхъ харчей разговариваютъ, сказала Дунька. — Врите-ли, миленькій, вдь насъ вчера совсмъ тухлой солониной кормили; капуста промозглая и воняетъ, хлбъ съ пескомъ и матка наша совсмъ его не пропекаетъ. Просто какъ замазка, даже сть нельзя. Пойдемте послушаемте, чмъ кончится. Вдь вчера у насъ смнили старосту, а на хозяина рабочіе ршили становому и мировому жаловаться.
— Ахъ, Дунечка! Здсь такъ съ вами хорошо, что все остальное прахъ и тлнъ, и я на весь заводъ-то наплевалъ-бы, отвчалъ Глбъ Кириловичъ. — Посидимте, поворкуемте…
— Ну, вотъ… Вамъ хорошо, коли васъ изъ прикащицкаго котла кормятъ, а намъ-то каково! Да и не вкъ-же здсь сидть. Поговорили, помиловались — и будетъ. Пива всего только одна бутылка осталась. Допьемъ ее, соберемъ вс остатки закусокъ, да и пойдемте, послушаемте. Нельзя-же голову хозяину подставлять. Ну, пейте.
— Посидимъ еще, Дунечка, посидимъ, мой ангелъ небесный, упрашивалъ Глбъ Кириловичъ.
— Да мы придемъ еще сюда, придемъ. Дайте только послушать и посмотрть. Хозяину хотли тухлой солониной прямо въ носъ тыкать — вотъ что интересно. И наконецъ, нельзя-же отставать отъ товарищевъ. Ну, я выпила свою порцію пива, пейте вы теперь, настаивала Дунька, торопливо собирая остатки провизіи въ мшокъ и собираясь бжать на заводъ. — Пейте и идемте.
Глбъ Кириловичъ повиновался.
XIX
Дунька и Глбъ Кириловичъ шли къ заводу. По мр ихъ приближенія, шумъ усиливался. Галдли мужчины, кричали и женщины, визжали и дти. Все сливалось въ одинъ нестройный вой. Словъ не было слышно.
— Виноватъ хозяинъ, что гнилью рабочихъ кормитъ, а еще пуще того виноваты старосты, что гниль принимаютъ, сказалъ Глбъ Кириловичъ. — Хозяинъ, конечно, норовитъ купить провизію плохенькую, подешевле, а старосты не должны принимать.
— Еще-бы! отвтила Дунька. — Что старосты у насъ, что матка стряпуха — оба были подкуплены хозяиномъ. Это какъ пить дать. Отъ хозяина, понятное дло, имъ положеніе идетъ, чтобы не браковали. Иначе изъ какихъ доходовъ матка-то вонъ у насъ шерстяное платье и суконное пальто себ справила?
У завода на дорог имъ представилась слдующая картина. Прижавшись къ забору и покуривая сигару, стоялъ хозяинъ завода, осанистый купецъ съ русой бородой, въ пальто, въ шляп котелкомъ и въ брилліантовомъ перстн, который такъ и игралъ на солнц. Рядомъ съ нимъ помщался прикащикъ, юркій человкъ въ пиджак, сапогахъ бутылками и въ картуз. На нихъ напирала цлая толпа рабочихъ, на половину уже полупьяныхъ. Передніе держали куски мяса.
— Нтъ, ты, Иванъ Вонифантьичъ, прежде попробуй, самъ попробуй эти фрикадели! говорилъ рыжій мужикъ въ картуз съ порваннымъ козырькомъ, протягивая хозяину кусокъ солонины. — Попробуй, будешь-ли сть. Вдь за версту тухлятиной несетъ.
— Зачмъ-же я буду пробовать, ежели я уже пообдалъ, проговорилъ тотъ.
— Ага! Боишься. Нтъ, эдакой ды твоя собака жрать не станетъ, а ты народъ кормишь, раздалось среди галднья.
— Жри, жри! визжалъ женскій голосъ. — Ахъ, ты подлецъ эдакій!
— Однако, ребята, не ругаться! возвысилъ голосъ прикащикъ. — А то я за урядникомъ пошлю.
— Что намъ твой урядникъ! Мы сами до становаго пойдемъ. Пусть становой протоколъ составитъ. Гнилью кормить! За это тоже, братъ, по головк вашего брата не гладятъ! Вонъ Габзинъ-то такой-же купецъ, какъ и ты, даже еще можетъ, побогаче, а отсидлъ тря дня.
— Попалась плохая бочка солонины — вотъ и все. Съ каждымъ можетъ случиться, оправдывался хозяинъ. — Ншто я самъ солонину длаю? Я ее покупаю. Меня надули.
— Врешь, врешь, Иванъ Вонифантьичъ! Тутъ не бочка. Съ самаго начала лта была дрянная солонина, а нынче ужъ только терпніе наше лопнуло. Да и какъ не лопнуть! Ты вотъ не шь, а только понюхай.
— Что-жъ, солонину можно и перемнить. Я пришлю завтра новую солонину, а эту отдайте обратно. Да вдь ужъ скоро Успенскій постъ и щи со снтками будете сть. Завтра я перемню солонину.