Но Елецкому скоро пришлось разстаться съ вольной столичной жизнью; онъ получилъ извстіе изъ деревни о смерти своего отца, и ради устройства длъ своихъ долженъ былъ ухать изъ Петербурга.

Прощался онъ съ товарищами и знакомыми не надолго, а пропалъ почти на три года. Что съ нимъ было за это время, гд онъ скрывался — никто того не зналъ. Алабинъ получалъ отъ него рдкія письма, то изъ деревни, то изъ разныхъ городовъ Южной Россіи.

Но вотъ онъ вернулся, и хорошо знавшіе его товарищи, проведшіе съ нимъ нсколько часовъ въ «Очаков», а тмъ боле Алабинъ, были поражены происшедшей въ немъ перемной.

Объ этой-то перемн спшилъ съ нимъ поговорить. Алабинъ. И только что вернулись они домой, онъ завелъ разговоръ на эту тему.

— Скажи-ка, братецъ, что это нон съ тобой — хмурый ты сталъ какой-то. Кабы горе большое было, али дла шли плохо, я бы про то былъ извстенъ. Батюшка мн еще недавно отписывалъ, что у тебя въ вотчинахъ все обстоитъ наиблагополучнйшимъ образомъ. Что-же это съ тобой, разскажи на милость. Коли не ладно что, такъ ты посовтуй со старымъ другомъ.

Елецкій медленно поднялъ на Алабина свои черные, красивые, хотя нсколько воспаленные глаза; грустная усмшка шевельнула его губы и онъ покачалъ головою.

— Что это теб такъ почудилось, братецъ, — сказалъ онъ. — Я все тотъ-же, а видно и взаправду усталъ съ дороги, такъ и кажусь теб хмурымъ.

Но Алабинъ ясно видлъ, что тутъ вовсе не усталость, и что другъ отъ него нчто скрываетъ. Вдругъ новая мысль мелькнула въ голов его.

— Да! а про какихъ это попутчицъ ты сказывалъ? Кто такія?

У Елецкаго при этихъ словахъ опять въ лиц что-то дрогнуло.

— А это я въ Москв, у Синявиныхъ въ дом познакомился съ Промзиной старухой, да съ дочкой ея, Врой Андреевной… он тульскія, можетъ, слыхалъ, люди богатые. Самъ Промзинъ бригадиръ въ отставк, безъ ногъ теперь почти, живетъ въ деревн безвыздно. Всего у нихъ дтей дв дочери, старшую года съ два тому замужъ выдали, осталась на рукахъ младшая, лтъ ей ужъ девятнадцать никакъ, такъ вотъ ее старуха-то и привезла въ Петербургъ; жениховъ искать пора, вишь, а въ деревн видно подходящихъ не нашлось. Ну, съ ними мы изъ Москвы вмст и хали. Старуха просила меня не оставлять ихъ однхъ въ дорог: труситъ, всюду ей разбойники чудятся.

Алабинъ усмхнулся.

— Вижу, что старуха сія теб не больно по нраву, и, стало, не въ ней дло. А вотъ, братецъ, не будетъ ли вашей милости разсказать подробнйшимъ образомъ о двиц, какова оная двица изъ себя, какъ она вамъ показалась — заране знаю, что хороша!..

И онъ опять засмялся.

Алабинъ покраснлъ и даже не особенно дружелюбно взглянулъ на «братца».

— Смяться нечего, — проговорилъ онъ. — Двица Промзина не такова, чтобы надъ нею смяться. Такихъ вы, можетъ, и во сн-то въ Петербург не видывали, отмнная красота! Какъ взглянулъ я впервой на нее, и руки опустились: ужъ и гд-же такая красота уродилась?!. Отца не знаю, да и Богъ съ нимъ, а мать ровно бочка сороковая, врядъ ли и въ молодости было въ ней что путное. А Вра Андреевна… Эхъ, что тутъ разсказывать, словъ нту, нужно ее видть!

Алабинъ ужъ не смялся. Онъ подошелъ къ пріятелю и положилъ ему на плечи руки.

— Вотъ и разгадка. Теперь во мн нтъ уже никакого сумнительства, вижу, стрла Амура пронзила твое сердце. Ну, это еще не велико горе, ему помочь можно. Какова ни была бы сія Вра Андреевна, не устоитъ она передъ моимъ милымъ братцемъ, какъ разъ сдастся. Тому не мало примровъ было, мы, вдь, не забыли вашихъ проказъ амурныхъ… И вчно-то съ благородными двицами вяжется… чужихъ невстъ портитъ… охота!.. А, вдь, я было испугался, думалъ, что поважне! такого-же горя хоть еще подавай столько же, справимся!..

— Не такъ-то легко справишься! — страннымъ, какимъ-то загадочнымъ тономъ проговорилъ Елецкій.

Онъ замолчалъ и вышелъ въ сосднюю комнату, гд Ефимъ давно уже приготовилъ ему постель.

Елецкій имлъ двстаточное основаніе быть недовольнымъ старухой Промзиной. Познакомясь съ нимъ въ Москв и узнавъ, что онъ собирается въ Петербургъ, она воспользовалась этимъ случаемъ, заставила его отложить поздку до того дня, когда ей самой вздумалось выхать. Во всю дорогу распоряжалась имъ какъ своею собственностью, замучила его капризами непривыкшей къ передвиженію и какой-либо дятельности, разбалованной, лнивой и тучной женщины; дозволила ему, по прізд въ Петербургъ, проводить ихъ на заране нанятую ими квартиру въ Измайловскомъ полку и тутъ-же, не давъ ему вздохнуть, навязала ему нсколько неинтересныхъ порученій. Онъ долженъ былъ, не переодвшись съ дороги, обгать чуть ли не вс лавки Гостинаго двора. Онъ возвратился нагруженный всякими покупками и въ благодарность услышалъ только:

— Ну, теперь я васъ не задерживаю, чай устали, а вотъ денька черезъ три-четыре, какъ мы тутъ управимся да оглядимся, навстите насъ.

Денька черезъ три, четыре! Такъ и сказала. Слдовательно, явиться раньше было невозможно. А между тмъ Елецкому эти три дня (четвертаго онъ совсмъ даже не допускалъ) показались необыкновенно долгими. Тщетно Алабинъ и со всхъ сторонъ нахлынувшіе въ его квартиру старые пріятели старались увлечь Елецкаго въ водоворотъ петербургскихъ удовольствій, онъ отъ всего отказался, създилъ только къ портному заказать мундиръ гвардейскій, да побывалъ кой у кого изъ нужныхъ ему людей. Алабинъ не зналъ, что ему длать съ братцемъ. Но вотъ три запретныхъ дня кончились. Елецкій проснулся рано, тщательно занялся своимъ туалетомъ и вплоть до второго часа пополудни только и длалъ, что ходилъ взадъ и впередъ по комнат въ видимомъ волненіи. Алабинъ еще спалъ. Онъ вернулся домой часовъ въ семь утра, что часто съ нимъ случалось. Наконецъ, Елецкій ршилъ, что пора хать. Сренькій рысачекъ уже ждалъ у подъзда и мигомъ домчалъ съ Садовой въ Измайловскій полкъ.

Промзины остановились въ одномъ изъ тхъ новыхъ, большихъ каменныхъ домовъ, которые въ то время уже начинали воздвигаться въ Петербург. Дома эти строились не такъ какъ прежде, не для себя, а для жильцовъ; строились этажа въ три. а то такъ и въ четыре, разбивались на нсколько квартиръ, большихъ и малыхъ. Квартиры почти всегда отдавались въ наемъ съ мебелью и со всей обстановкой. Промзины занимали просторное во всхъ отношеніяхъ приличное ихъ рангу помщеніе. Изъ деревни он навезли съ собою достаточное число прислуги.