— Мн-то? А вамъ сколько надо? Ну, двадцать два.

— Охъ, не можетъ быть! Сколько въ паспорт сказнло?

— Да тамъ наврано. Ну, пишите двадцать восемь.

— Вдь сейчасъ проврка будетъ. Въ какомъ году родилась?

— А я почемъ знаю.

— Да въ паспорт-то сколько лтъ?

— Въ паспорт тридцать два.

— Ну, стало быть въ 1868 году родилась.

— Пишите, мн все равно, наплевать.

— Гд родилась?

— Почемъ-же мн знать! Я изъ питомокъ.

— А, вотъ что. Ну, такъ и запишемъ: изъ питомокъ воспитательнаго дома. Съ какого года поселилась въ Петербург?

— А съ такого, съ какого привезли изъ деревни.

— Напишемъ такъ: Не помнитъ.

— Какъ хотите, такъ и пишите. Нешто это для меня! Что мн такое? Если я что, то все это для Мары Алексвны.

Финогеновъ писалъ и читалъ:

— Квартирной хозяйк приходится жилицей. Семейное состояніе: двица, наверное ужъ двица? — спросилъ онъ.

— По паспорту, такъ двица. Двица, кронштадтская мщанка.

— Записалъ. Православная. Родной языкъ — русскій.

— Я и по-чухонски говорю, потому въ чухонщин воспитывалась.

— Писать и читать умешь?

— Умю. Но пишу такъ, что никто не разберетъ — вотъ наше писаніе.

— Записано. Еще одинъ вопросъ. Перечислите ваши занятія или другія средства къ жизни?

— Это я-то? Портниха, портниха!

— Ну, какая ты портниха! — вставила свое слово Птунникова.

— А вамъ какое дл? — огрызнулась «барышня въ бумажкахъ». — Портниха. У портнихи училась. Я вотъ эту красную рубашку сама себ сшила.

— Ну, все. Извольте идти на вс четыре стороны, — сказалъ Финогенычъ.

— А вы извольте гривенникъ за перепись получить.

Барышня положила на стонъ, деньги.

— Да не надо ему, не надо. Я ужъ съ нимъ огуломъ за рубль согласилась, — заговорила Птунникова.

— Ну, вы получите гривенникъ. На кофей годится. Вдь плакались вчера, что перепись для васъ разореніе — такъ вотъ и получайте.

«Барышня въ бумажкахъ» ушла. На ея мст стоялъ черный, рослый жилецъ съ всклокоченной бородой и додалъ астраханскую селедку, отрывая отъ нея пальцемъ куски.

— Въ трактиръ сейчасъ иду, — сказалъ онъ. — Покончите со мной, перепишите. Зовутъ меня Веденей Шишовъ.

— Веденей? — повторилъ Финогепычъ. — Такого имени нтъ. Разв Венедикта?

— Сорокъ два года Веденеемъ. Такъ и въ паспорт.

— Ну, если въ паспорт, то и разговаривать нечего. Это документъ. Веденей Шишовъ. Лта — сорокъ.

— Правильно. Крестьянинъ Смоленской губерніи, того же узда. Православный. Грамотенъ. Писать и читать умю. Учился въ сельской школ. Эво, какъ я листки-то знаю! — похвастался жилецъ. — По ремеслу слесарь. Получаю полтора рубля въ день.

— Постой… — остановилъ его Финогенычъ. — Жената, вдовъ или холостъ?

— Женатъ, женатъ.

— Послушай, Веденей Иванычъ, зачмъ врать! — сказала ему хозяйка. — Вдь Матрена теб не жена.

— Да я нешто про Матрену? — Такихъ женъ у меня въ Питер много. А я про настоящую жену въ Смоленской губерніи, въ деревн. Тамъ, у меня есть настоящая законница.

— Нтъ, я къ тому, что вдь и Матрена всмъ говоритъ, что она твоя жена.

— А мн у ней языкъ-то вырвать, что-ли! Она говоритъ, а ты не врь. Она вонъ говорить, что у ней есть дядя полковникъ. Такъ всему и врить? Ну, я пойду.

— Можешь идти.

— Мара Алексвна, а мн поднесенія за мой сказъ не будетъ? — спросилъ слесарь.

— Это еще что выдумалъ! Съ какой стати? — испуганно проговорила Птунникова и отмахнулась.

— Перепись. Съ переписью тебя поздравить, хозяйка.

— Проходи, проходи.

Слесарь, уходя изъ кухни, замахнулся на хозяйку остовомъ селедки.

— У! Скупая вдьма! Кому ты добро-то копишь! Эво, какой сундукъ стоить.

— Проходи, проходи.

Перепись продолжалась.

1903