— Приданое покойницы, — отрекомендовалъ Іерихонскій, указывая на содержимое божницы и горки. — Она у меня была изъ купеческа города. И постель — приданое, — кивнулъ онъ въ распахнутыя полы драпировки, откуда виднлась широчайшая двухспальная кровать, покрытая блымъ тканьевымъ одяломъ съ двумя ворохами подушекъ разныхъ величинъ, — овдовлъ и не смнялъ кровати, — продолжалъ онъ. — Такъ и продолжаю на ней спать.

— Да вдь что-жъ, на широкой-то просторне, пріятне, — вставила свое слово Манефа Мартыновна.

Затмъ, они перешли въ кабинетъ.

Кабинетъ былъ со старой краснаго дерева мебелью, обитой сафьяномъ. Надъ диваномъ вислъ вышитый коверъ съ изображеніемъ старика турка съ трубкой, среди двухъ одалисокъ. Тутъ-же висла гитара. Дале шли книжныя полки съ томами свода законовъ. У окна стоялъ краснаго-же дерева письменный столъ на шкапикахъ, съ бронзовой чернильницей, изображающей пеликана, осняющаго своими крыльями птенцовъ въ гнзд и въ то-же время щиплющаго свою грудь. На стол горла лампа, вс письменныя принадлежности находились въ порядк, и лежали счеты съ большими костяжками. Стна передъ письменнымъ столомъ была сплошь завшана фотографіями въ рамкахъ. Фотографіи эти изображали чиновниковъ въ вицмундирахъ съ крестами на шеяхъ и со звздами на фракахъ.

— Мои бывшіе и непосредственные начальники и я самъ въ нсколькихъ видахъ, — отрекомендовалъ Іерихонскій. — Здсь я во всхъ стадіяхъ моего служебнаго развитія и до ныншняго чина. Все я-съ… Изволите видть, начальникъ и я, дале опять начальникъ — и опять я. На память-съ.

— Вижу, вижу. Ахъ, какъ пріятно имть такія воспоминанія о себ! — восторгалась Манефа Мартыновна. — И какъ у васъ все это въ порядк, аккуратно.

— Порядокъ и аккуратность всегда были присущи мн, многоуважаемая Манефа Мартыновна, и черезъ нихъ я въ люди вышелъ, — похвастался Іерихонскій. — Вотъ здсь я въ небольшомъ еще чин съ первымъ крестикомъ Станислава въ петлиц.

— Аи здсь какъ вы солидны! — похвалила Манефа Мартыновна.

— Я всегда держался солидно и съ достоинствомъ, многоуважаемая… На этомъ портрет я уже въ слдующемъ чин съ двумя крестами въ петлиц — Станиславомъ и Анной. Видите, я тогда баки носилъ, потому что нашъ начальникъ былъ съ баками. Обыкновенно, мы, служаки, всегда подражали нашему ближайшему начальству, — разсказывалъ Іерихонскій.

— Да такъ и слдуетъ, Антіохъ Захарычъ, — поддакнула Манефа Мартыновна.

Іерихонскій вдохновился.

— Вотъ и волосы на голов подлинне, а не подъ гребенку, — продолжалъ онъ. — Нашъ начальникъ имлъ тогда привычку носить нсколько длинные волосы и былъ немного либералъ. Ну, понятно, и мы… хе-хе-хе. А вотъ тутъ я ужъ, такъ сказать, въ штабъ-офицерскихъ чинахъ. Первый портретъ — надворный совтникъ и со Станиславомъ на ше. Второй — въ чин коллежскаго совтника и съ анненскимъ крестомъ на ше и здсь уже безъ бакъ. Назначенъ былъ новый начальникъ и бакъ не носилъ. А вотъ портретъ, гд я ужъ статскій совтникъ, съ Владиміромъ въ петлиц и у меня, кром русскихъ орденовъ, два иностранные ордена. Здсь на портрет я уже снялся во весь ростъ въ мундир, въ присущихъ мн по форм блыхъ панталонахъ и съ треуголкой съ плюмажемъ. Съ чина коллежскаго совтника бакъ я уже такъ и не носилъ. Было у насъ начальство и съ длинными волосами, но Богъ послалъ мн лысину и я ужъ не могъ отращивать волосъ.

Іерихонскій разсказывалъ и освщалъ каждый портретъ свчей, которую держалъ въ рук.

— Прекрасно, прекрасно… — умилялась Манефа Мартыновна передъ портретомъ его въ мундир. — Здсь ужъ вы прямо сановникомъ выглядите.

— Да вдь и на самомъ дл сановникъ, — прищелкнулъ онъ языкомъ. — Вы знаете, какой у меня тутъ орденъ на ше? Вдь это, многоуважаемая, Владиміръ. Да-съ…

Дале Іерихонскій перевелъ Манефу Мартыновну въ столовую. Въ столовой уже былъ накрытъ столъ для чаепитія, стояли закуски и цлая батарея бутылокъ, окруженная блюдечками съ вареньемъ, по самовара еще не было. Эта комната ничмъ особеннымъ не отличалась, кром того, что на буфет стояли четыре самовара разныхъ калибровъ.

— Тоже приданое покойной жены, — отрекомендовалъ онъ. — Желаете кухню посмотрть?

— Да отчего-же… Я все любуюсь, въ какомъ у васъ все порядк, - отвчала Манефа Мартыновна. — Вдь вотъ вы и вдовый человкъ, большой чиновникъ, кажись, вамъ должно-бы ужъ быть и не до этого…

— А я люблю-съ. Я все самъ… Даже провизію иногда закупаю самъ.

— Удивительно! — шептала Манефа Мартыновна.

Была показана и кухня. Въ кухн на полкахъ горло жаромъ много хорошо вычищенной мдной посуды, высились кофейная мельница, ступка и большой рыбный котелъ.

Въ кухн встртили ихъ кухарка Дарья и ея сожитель Семенъ, косматый, красноносый сдой бакенбардистъ въ черномъ сюртук и нитяныхъ перчаткахъ, находящійся при Іерихонскомъ въ качеств лакея.

— Здравствуйте, барынька Манефа Мартыновна, — заговорила Дарья. — Наконецъ-то дождались мы васъ, матушка. А генералъ нашъ то и дло…

Но тутъ Іерихонскій бросилъ на нее строгій взглядъ, сдлавъ жестъ, и она замолчала.

— Прикажете самоваръ подавать, ваше превосходительство? — спросилъ Семенъ, когда они уходили изъ кухни.