Шрифт:
«Все дло испортитъ теперь этотъ лейтенантъ», — думалось ей и она спросила:.
— Что-же онъ пишетъ?
— А вотъ можете прочесть.
И Соняша протянула ей почтовую карточку, половина которой была заполнена раскрашеннымъ видомъ города Нагасаки, а на свободной половин стояло что-то написанное. Мать повертла карточку въ рукахъ и сказала:
— Безъ очковъ я не могу. Прочти сама.
Соняша прочитала:
— «Многоуважаемая Софья Николаевна. Шлю о себ всточку изъ японскаго далека и привтствую васъ изъ Нагасаки. Въ Японію мы пришли уже около недли и ремонтируемся, выдержавъ сильный штормъ въ Тихомъ океан. Какой прелестный городъ! Сегодня мы совершили прогулку по городу. Я въ восторг. Мой сердечный привтъ вашей мамаш. Какъ ваше и ея здоровье? Если вздумаете писать — пишите въ Санъ-Франциско, упоминая наше судно. Съ глубочайшимъ почтеніемъ уважающій васъ»…
Соняша не докончила и опять заплакала.
— «Михаилъ»… — пробормотала она сквозь слезы и ужъ даже не могла произнести фамиліи отъ слезъ.
— Зачмъ-же плакать-то? Плакать-то съ чего? — бормотала мать. — Въ письм вдь ничего нтъ такого… Самое сухое письмо. И чудакъ-же, не могъ написать основательное закрытое письмо!
«Испортитъ онъ все наше дло. Все дло съ Іерихонскимъ испортитъ», — лзло ей въ голову.
XVI
Соняша плакала долго, смотря на письмо Михаила Леонтьевича, которое лежало передъ ней на стол. Она не могла даже заниматься и сложила краски и кисти. Тарелка была убрана. Мать ходила мимо. Соняши и косилась на нее, не говоря ни слова. Дочь сама ее остановила и сказала:
— А что если я поступлю въ сестры милосердія и уду на Дальній Востокъ?
Манефа Мартыновна вздрогнула и у ней даже колнки подогнулись, до того вопросъ былъ неожиданъ.
— Выдумай еще что-нибудь, глупая! Въ сестры милосердія… — испуганно проговорила она. — Да способна-ли ты на такое дло! Ахъ, Боже мой! Вотъ глупая-то! Ты думаешь, что это тяпъ — ляпъ да и клтка. Все равно что тарелку расписать?
— Ничего я не думаю. А другія-же идутъ.
— Такъ то другія… Такія, которыя ужъ много всякихъ горестей видли, и наконецъ, привыкшія къ труду.
— Дался вамъ этотъ трудъ! И почему вы меня непремнно за бездльницу считаете? Я трудилась, работала, пока была подходящая работа.
— Въ сестры милосердія идутъ такія, которымъ ужъ въ жизни ничего не осталось, — продолжала мать.
— А мн что осталось? Выходить замужъ за старика съ плотоядными губами? Тогда уже лучше пожертвовать себя на нужды страждущихъ. Буду ухаживать за больными и ранеными, буду…
— Постой… Теб это зачмъ Дальній-то Востокъ понадобился? — перебила ее мать. — Съ нимъ встртиться думаешь, что-ли?
— То-есть съ кмъ это съ нимъ? — широко открыла глаза Соняша.
— Ну, да съ лейтенантомъ, что-ли!
— Какъ это глупо! Михаилъ Леонтьичъ ужъ ухалъ съ Дальняго Востока, пишетъ изъ Японіи и сообщаетъ, что пойдетъ въ Санъ-Франциско, а Санъ-Франциско въ Америк.
— А кто-жъ тебя знаетъ! Можетъ быть, ты думаешь, что онъ опять вернется на Дальній Востокъ. Вдь вс эти мста на одномъ океан. На Тихомъ океан. А онъ посланъ въ Тихій океанъ.
— То-есть ужасъ что говорите!
Соняша пожала плечами.
— Ну, зачмъ-же теб понадобился Дальній Востокъ, зачмъ? Отчего-же ты раньше объ этомъ Дальнемъ Восток не вспомнила, пока не получила отъ лейтенанта письмо? Тебя письмо изъ Японіи взволновало — вотъ ты на стну и ползла. Вотъ и Дальній Востокъ.
— На стну ползла! Какія слова!
— Душечка, Соняша, да мн ужъ очень горько — оттого я такъ и говорю. Вдь подумай хорошенько, о чемъ ты толкуешь! Вдь смхъ въ люди сказать. Конечно-же, это все письмо надлало. А по моему вотъ какъ: это письмо должно тебя вконецъ расхолодить къ твоему лейтенанту. Если-бы онъ имлъ на тебя хоть чуточку серьезные виды, разв такое письмо онъ долженъ былъ теб написать? Ахъ, Соняша, Соняша, брось ты эти вс фантазіи и примись сегодня составлять хоть т условія Іерихонскому, о которыхъ ты говорила. Какія тутъ сестры милосердія, когда теб прекрасная партія предстоитъ. Уймись, милушка…
И Манефа Мартыновна поцловала Соняшу въ голову.
За обдомъ Соняша, чтобы похвастаться, показала письмо студенту Хохотову. Тотъ прочиталъ его и, улыбнувшись, произнесъ:
— Холодное письмецо-то.
— То-есть что это значитъ — холодное? — вспыхнула Соняша.
— А то, что безъ всякой теплоты. Просто человкъ хвастается, что попалъ въ Японію. «Вотъ гд, молъ, я теперь. Знай нашихъ»! Даже и картинка съ видомъ города, чтобы вы полюбовались и позавидовали ему, Михаилу Леонтьичу.
Соняша рзко выхватила письмо изъ руки студента.
— Вы все хорошее способны осмять. Какой у васъ скверный характеръ!
— Да что-же тутъ такого хорошаго? Даже я написалъ-бы вамъ что-нибудь потепле, если-бы попалъ въ Японію.
— Отчего-же даже вы? Что такое вы?
— Человкъ, не пользующійся и не пользовавшійся такой дружбой и такимъ расположеніемъ отъ васъ, какъ Михаилъ Леонтьичъ. Письмо совсмъ сухое.
Соняша спрятала письмо подъ тарелку и умолкла.
— Въ сестры милосердія сбирается идти, — кивнула Манефа Мартыновна на дочь.