— Да что ты!

— Сейчасъ околть. Теперь онъ на лошадей, а скоро и до насъ доберется. И я знаю. Чуть только я малость выпью — сейчасъ онъ меня давить начнетъ.

— Вина, стало быть, онъ не любитъ?

— Не любитъ. Ну, да вдь, невозможно удержаться. Вотъ жена кузнеца, Надежда Митревна, будетъ именинница, такъ вдь ужъ поднесетъ.

— Самой собой, поднесетъ. Четверть на рябин настояла.

— Ну, вотъ онъ и укараулитъ ночью. Дай Боже безъ синяка обойтиться, а то вдь онъ всегда норовитъ фонарь подъ глазомъ поставить.

— Т-сс…

— Врно. Я ужъ его извадку-то знаю. Онъ меня въ прошломъ году посл Сергева дня какъ изукрасилъ! Сергй садовникъ былъ именинникъ.

— Ахъ, помню, помню. Дйствительно… Еще вы тогда, играя кадрель, гармонію сломали.

— Вотъ, вотъ… А господа не врятъ, что онъ можетъ изукрасить, если выживать начнетъ, говорятъ: пьяница. А какой тутъ пьяница, ежели и бутылки не выпьешь.

— Ну, все-таки вы тогда были сильно нагрузившись.

— Пустяки. Я пивалъ и четверть на двоихъ, а ничего не случалось. Прямо выживаетъ.

— Какъ сейчасъ помню, вы тогда, сломавши гармонію, пошли къ тетк Марь на деревню допивать, потому ужъ у Сергя водки больше не осталось.

— Да вдь изукрасилъ-то онъ меня не на деревн, а ночью у себя дома, во время сна. Вс помнятъ, что я отъ Марьи цлъ и невредимъ вернулся. Ночью онъ меня укомплектовалъ, съ койки стащилъ. Стащилъ и, надо полагать, о печку… Марья тутъ не причина. И наконецъ, много ли у Марьи и выпьешь, если женщина водкой тайкомъ торгуетъ! Нтъ, ужъ ежели близко къ отъзду — онъ хмельного человка караулитъ. Не сбирайся мы въ отъздъ, живи тутъ зиму — онъ ни-ни. А вотъ мы сбираемся и не демъ — тутъ-то онъ и гадитъ и выживаетъ.

— А женщинъ онъ не трогаетъ? спросила горничная.

— Какъ не трогаетъ? Въ лучшемъ вид можетъ трогать. Жили мы четвертаго года на дач въ Лигов, такъ онъ передъ самымъ отъздомъ кухарку какъ изукрасилъ! За косу… Волосьевъ столько выщипалъ, что на утро съ полу хоть на подушку собирай.

— Фу, страсти какія! И тоже хмельныхъ?

— Не нужно и хмельной быть, а только чтобы малость виномъ пахло.

— Капли въ ротъ у кузнечихи въ ея именины не возьму. Онъ пива не любитъ?

— Ничего не любитъ. Запахъ… Чуть запахъ — онъ сейчасъ и баловаться. А у него чутье лучше лягавой собаки.

— О, Господи! Да неужто трогаетъ даже тхъ, кто съ крестомъ на ше и съ молитвой ложится? Я думаю, что это такъ, ежели человкъ пьяный и безъ молитвы спать свалится.

— На него молитва не дйствуетъ. Вдь онъ въ горниц бываетъ, гд образа. Вдь вотъ тоже и конюшню у насъ каждый годъ при молебн кропятъ, а онъ все равно дйствуетъ. Вдь онъ не чортъ, не нечистая сила, а только неумытый. Онъ все равно что анаема. Чортъ только гадитъ человку и скотин и ужъ никогда отъ него не жди добра, а домовой вдь и полюбить можетъ скотину или человка. Полюбитъ онъ, къ примру, лошадей — сейчасъ холить ихъ начинаетъ, нжить, свой кормъ засыпать.

— Даже свой кормъ? удивилась горничная. — Да откуда же у него свой кормъ?

— Мало ли у неумытыхъ своего корма! отвчалъ кучеръ. — У нихъ цлые закромы корма, а только онъ невидимый. Онъ не только любимымъ лошадямъ свой кормъ задаетъ, но даже чиститъ ихъ, хвосты имъ расчесываетъ, гривы заплетаетъ, только нужно, чтобы лошадь ему по нраву пришлась.

— То-есть, какъ это по нраву?

— А чтобы была ко двору. Вдь скотина — одна бываетъ ко двору, а другая не ко двору.

— Это-то я знаю.

— Также и люди. Который ежели ко двору, то онъ все длаетъ, чтобы этому человку въ прокъ шло. Пища та же самая, а человкъ гладкій длается, полный, нигд его не заколупнешь. А вонъ наша Феона. Она прямо не ко двору. Что ни попьетъ, что ни постъ — ничего ей въ прокъ нейдетъ. Худая какъ щепка, кашли у ней всякіе.

— Да я думаю, что у ней чахотка.

— Да отчего чахотка? Отъ того самаго, что она ему не ко двору. Не ко двору, а живетъ на мст. Вотъ онъ ее и не любитъ.

— Да вдь никогда не жаловалась она, чтобы ее домовой душилъ.

— Мало ли что не жаловалась! Онъ хитеръ. Онъ исподтишка изводитъ! Да и какъ не душилъ! Душилъ и по сейчасъ душитъ. Не душитъ руками, такъ душитъ кашлемъ. Отъ кашля она извелась — ну, это онъ.

— Спаси Господи и помилуй всякаго! вздыхаетъ горничная. — А только пора ужъ отсюда съзжать. Ой-ой, какъ пора! Ну, что хорошаго теперь? Грязь, слякоть, ночи темныя, непроглядныя, въ дом мыши скребутся. Мышей у насъ страсть что развелось.

— Это опять онъ. Онъ навелъ ихъ. Онъ… Чтобъ мышами выживать. Передъ отъздомъ ужъ всегда и мышь пойдетъ, и крыса, и тараканъ, и блоха, и клопъ, и всякая нечисть. Все на тебя нападетъ, чтобъ выживать, закончилъ кучеръ и спросилъ:- А не слышно, когда господа думаютъ съзжать?