— Да мы изъ молодыхъ птуховъ только пару оставимъ, а остальныхъ съдимъ, сказалъ баринъ.

— Такъ вдь и парочку-то лучше такую держать, чтобы бойцы были, а то, что хорошаго въ смирныхъ птухахъ?

— Хорошо, хорошо. Получишь стаканъ водки.

Баринъ въ высокихъ охотничьихъ сапогахъ и темнозеленой куртк, опушенной мхомъ, сердито сбрасывалъ съ себя въ кабинет поясъ съ кинжаломъ, патронную сумку, яхташъ и ходилъ изъ угла въ уголъ большими шагами. Прислоненную къ креслу двустволку онъ пнулъ ногой, повалилъ ее на полъ и проговорилъ:

— Какая тутъ охота съ этакой проклятой собакой! Тутъ будь счастливе Юлія Цезаря, стрляй лучше Вильгельма Телля — и то придешь домой безъ добычи.

Вошла жена.

— Ну, что? Неужели ничего не принесъ? спросила она мужа.

— Принесешь что-нибудь съ этой анаемской собакой!

— Фингалъ?

— Конечно же Фингалъ, мерзавецъ. Испортили собаку въ конецъ… Кормите чмъ ни попадетъ, собака вслдствіе этого ожирла и, въ довершеніе всего, на нее какая-то чесотка напала. Ни стойки не длаетъ, ни впередъ не бжитъ, а только чешется. Зайцы такъ и шныряютъ, въ виду шныряютъ, а она хоть бы что! Въ самый важный моментъ остановится, присядетъ и чешется. Просто хотлъ ее прикладомъ пополамъ перешибить — вотъ до чего злость взяла. Я теб, мерзавецъ!

Баринъ наклонился подъ письменный столъ, но тамъ собаки уже не было.

— Ага! Убжалъ… Ну, да ладно. Посл обда я тебя арапникомъ вдоль и поперекъ исполосую. Нельзя, душечка, такъ охотничью собаку кормить, какъ вы кормите. За обдомъ каждый суетъ ей свои объдки, дти кормятъ пирожнымъ, сахаромъ, поваръ тоже вываливаетъ ей цлую груду остатковъ — вотъ на нее и напала чесотка, вотъ она и чешется. Охотничья собака должна быть впроголодь, она должна только овсянку сть и ничего больше.

— Ей и даютъ овсянку, но она не стъ овсянки. Нальютъ въ чашку, такъ все и остается не съденнымъ. Придутъ куры на дворъ и склюютъ, отвчала жена.

— Не кормить ничмъ другимъ, такъ она и овсянку будетъ сть. Съ сегодняшняго дня я строжайше запрещаю давать ей что-нибудь за столомъ. Ахъ, ежели бы ты знала, какіе зайцы попадались! Въ виду, въ виду шмыгаютъ, и изъ-за этого чортова чесоточнаго пса хоть бы что! Ну, что же, готовъ у насъ обдъ? Моціонъ я все-таки сдлалъ огромный и сть, какъ крокодилъ, хочу.

— Готовъ, готовъ. Пойдемъ садиться за столъ. Столъ уже накрытъ.

Пошли въ столовую. На стол стоялъ графинъ съ водкой. Баринъ выпилъ рюмку, закусилъ хлбомъ и слъ къ столу.

— Ахъ, какъ меня эта мерзкая собака раздразнила, такъ ты себ не можешь и представить! хлопнулъ онъ ладонью по столу, — Что у насъ сегодня къ обду? спросилъ онъ жену.

— Все твои любимыя блюда. Борщъ, фаршированная брюква, цыплята.

— Что же борщъ не подаютъ? Гд же дти? Гд гувернантка? Никого за столомъ нтъ.

Показалась гувернантка съ маленькой двочкой. Лакей Иванъ вносилъ миску борщу, шелъ и какъ-то таинственно улыбался.

— Гд же Вася? Я Васю не вижу, сказалъ баринъ.

— А они на двор, около кухни на крота смотрятъ, отвчалъ лакей.

— На какого крота?

— Фингалъ поймалъ сейчасъ въ огород крота и принесъ его на дворъ. Кротъ живой и ползаетъ. Но Фингалъ его не душитъ, такъ какъ поваръ отнялъ у него крота и хочетъ кошк отдать.

— Вообразите! всплеснулъ руками баринъ. — Ну, разв это не идіотская собака! На охот она своимъ дломъ не занимается, а тутъ дома пришла охота кротовъ ловить!

— Да-съ… Принесла на дворъ крота, положила, душить не душитъ и стойку надъ нимъ длаетъ. Какъ онъ поползетъ — она его лапой и стойку…

— Здсь стойку, а на охот вмсто стойки только чешется.

— Кротъ матерый. Поваръ кошк хочетъ его отдать… Молодой баринъ заинтересовались и смотрятъ.

— Поди и позови сейчасъ сюда Васю. Нечего на крота смотрть. Что за интересъ такой — кротъ! Какая невидаль!

Лакей удалился.

— И поваръ тоже дуракъ, продолжалъ баринъ. — Надо обдъ отпускать, а онъ пустяками занимается. Наврное черезъ это и борщъ пересоленъ. Но гд же пирожки съ мясомъ? Безъ пирожковъ я борща сть не стану… Иванъ! Что же ты пирожки не подалъ? Это чортъ знаетъ, что такое! Занимаются пустяками, какимъ-то кротомъ, а служить забываютъ. Пирожки должны быть раньше борща на стол. Иванъ!

— Сейчасъ придетъ. Вдь ты же его за Васей послалъ, остановила мужа жена.

— За Васей!.. За Васей я давно послалъ. Ну, скажи Вас и иди назадъ. А вдь это что? Самого его, большого дурака, кротъ интересуетъ. Стоитъ и смотритъ… Словно маленькій… Надо было видть, съ какой онъ торжественной улыбкой объ этомъ крот разсказывалъ!

Прошло минуты три, а ни Васи, ни Ивана не было.

— Вдь это же, наконецъ, изъ рукъ вонъ! говорилъ баринъ. — Послалъ одного дурака за другимъ, и оба пропали. А тутъ пирожковъ нтъ. Борщъ стынетъ. Не съ чмъ его сть… Лидочка! Сходи, другъ мой, хоть ты на дворъ и позови Васю, обратился онъ къ маленькой дочк. — Да скажи этому дураку Ивану, чтобъ онъ пирожки несъ.