Она знала это. Поэтому и решила при первой же возможности обратиться к Пресветлой богине, чтобы та уберегла ее дочь, забрала страшный дар, спрятала магическую природу девочки, иначе будет беда, она не знала, но чувствовала это всеми фибрами своей души и страшно боялась.

— Как вы себя чувствуете? — спросила леди Генриээта, когда леди Маргарет очнулась, проспав почти двадцать часов.

— На удивление хорошо, — все еще слабо и устало улыбнулась леди Маргарет. — Мне ведь это не привиделось? За наше с дочкой спасение мы должны благодарить вас и Мэл?

— Прошу вас, никому не говорите об этом.

— Не скажу, конечно, нет. Мы у вас в неоплатном долгу. Если вам что-то понадобится, что угодно, когда-нибудь, вам или Мэл…

Леди Генриэтта благодарно кивнула, с ужасом думая, что если бы она знала заранее, на что способна ее дочь, возможно, она бы так и не позволила ей прийти.

Леди Маргарет быстро шла на поправку, а малышка Джули была пухленькой, розовощекой и очень любознательной. Она так серьезно смотрела на Мэл, а Мэл на нее.

— Кажется, девочки станут подругами.

«Не дай Пресветлая» — про себя говорила леди Генриэтта, но вслух, конечно же, этого не сказала. Ее сейчас занимали другие мысли: как запереть дар. Ведь всегда, обращаясь к высшим силам с просьбой, нужно чем-то жертвовать. Вот только чем? Что могут потребовать жестокие, бездушные боги?

И все же она решилась на это. Отпросилась у леди Маргарет, сославшись на неотложные дела в городе, оставила маленькую Мэл на ее попечении, взяла лошадь и отправилась за город в лес, чтобы обратиться к матушке земле, к ее природной, самой отзывчивой стихии.

Оказавшись далеко от возможных свидетелей, она спешилась, привязала лошадь у сосны и углубилась дальше в чащу. Лесные звуки не мешали ей, наоборот. Лес словно говорил с ней, рассказывая только ему одному известные тайны. Это кровь дэйвов пробудила его, заставила признать родственную душу. Так она узнала, что неподалеку течет небольшой ручеек, а если пройти еще чуть вперед, то можно выйти на чудесную солнечную поляну, где летом можно собрать несчетное количество земляники. Леди решила, что поляна, полная тепла и света, станет прекрасным местом для разговора с Пресветлой богиней, матерью всего сущего, самой жизни на земле. Лес одобрительно зашелестел, обещая уберечь гостью от посторонних глаз.

Разговор с богами требовал не только правильного места, но и правильного настроя. Поэтому, оказавшись на поляне, леди Генриэтта начала раздеваться. Оставшись нагой, как и пришла в этот мир, женщина начертила круг и символы по каждой стороне света, как когда-то давно учил ее отец, и как никогда она не будет учить дочь. Встала посредине и воззвала к Великой богине, матери всей земли, всего доброго и светлого, что было в мире. Долго, больше часа она сидела в позе лотоса в центре круга, прислушиваясь к тихому щебетанию птиц в отдалении, и дернулась от неожиданности, когда в расслабленном сознании вдруг возник вопрос: «Что ты хочешь, дитя?»

— Забери дар моей дочери, спаси ее от боли знания.

«Я не в силах забрать, что даровано».

— Тогда подскажи, как спрятать, как запереть этот дар?

«Ты так боишься ее будущего, дитя».

— Она — моя дочь. Плоть от плоти моей, ты тоже мать, ты должна понять.

«Я понимаю. Но, заперев дар, ты ничего не изменишь. Ее судьбу не переписать».

— Почему?

«Потому что она важна».

— Для кого?

«Для мира».

— Это мы еще посмотрим, — упрямо ответила женщина.

«Глупая, тобой руководит страх».

— Она, моя дочь, я имею право бояться.

«Как знаешь, — прошелестело божество. — Но такая просьба не пройдет без последствий. Готова ли ты на это?»

— Да! — не задумываясь, ответила леди Генриэтта.

«Тогда твоя просьба будет исполнена, дитя» — ответил голос, и все пропало. На женщину навалилась такая усталость, что она едва могла разлепить глаза. Опустившись на траву, пролежала без движения до самого вечера, пока теплый ветерок не заставил ее шевелиться.

— Спасибо тебе лес, спасибо лесной владыка, — поблагодарила леди Генриэтта, оделась и медленно побрела к лошади. Тогда она все думала о разговоре с богиней, но и сожалеть она себе запретила. Что сделано, то сделано, главное, чтобы это вмешательство не усугубило ситуацию еще больше.

Еще на подходе к дому она увидела одинокую фигуру Сороса, который должен был сейчас быть у побережья, вместе с Бертраном. Он выглядел усталым и измученным, но глаза сияли, как два бриллианта, от ярости.