Илья пытался слабо протестовать, но я, как говорится, «не прониклась». Зря или не зря, это уже совсем другой вопрос. Мне все кажется, что не зря, потому что самое главное в жизни – это быть самим собой, а с Ильей мне это не удавалось. Хотя нет. Быть собой мне удавалось хотя бы частично, а вот быть при этом счастливой – нет.

Поэтому наряжаться мне не хотелось совершенно. Я просто запаслась фруктами и купила бутылку вина – мне казалось, что без алкогольного допинга я могу натворить глупостей.

В день развода Илья пришел трезвым. Мы натянуто поздоровались, потом вместе позавтракали. Мне непременно хотелось, чтобы он в последний раз позавтракал в этой квартире, потом отправились в ЗАГС. Илья нервничал, чуть не поругался с тетушками, стоявшими в очереди впереди нас. Я с юмором за этим наблюдала.

Нам выдали свидетельства о разводе, паспорта с печатями, мы спустились вниз и вышли на улицу. Нашей семьи больше не существовало даже на бумаге. Илья суетился, решил сыграть в джентльмена, остановил такси и вдруг сообразил, что он сможет «по пути», то есть бесплатно, доехать до своего дома. Я отказала ему в этой малости, и он, очень недовольный и желчный, пошел прочь от машины. Я села в такси и поехала к Валерии – «праздновать». Грустный это был праздник.

– А я думал, Илья все же с тобой останется… – так неожиданно отреагировал на известие о разводе Бенедиктов.

Я удивилась, а Валерия только махнула рукой.

– Там, в офисе, Лиана, они разве что ставки не делают, кто с кем останется…

….Дела в ларьке шли ни шатко, ни валко. За углом открылся крохотный ночной магазинчик, в котором дешево продавали «стеклорез», и интерес к заводской водке сразу упал. Дорогие вина и коньяки покупали редко, выручка снизилась, наш неофициальный заработок тоже. Цены, между тем, росли невиданными темпами, и становилось понятно, что еще немного, и заработка в ларьке не будет хватать даже на хлеб.

В конце марта уволился Гордый. Семейство требовало совсем других денег. Вместо него со мной стал работать Сергей Пасхалов – парень балованный и взбалмошный. Было непонятно, что вообще заставило его идти работать в ларек. Родители его были людьми состоятельными и запросто могли позволить себе купить сыну квартиру и машину. В свои двадцать лет он был уже разведен, имел полуторагодовалого сына, на которого не обращал никакого внимания, и счастливо жил с новой подругой.

Он мог бы не работать, потому что деньги, которые он зарабатывал за смену, для него ровно ничего не значили. Если для нас они были единственным источником выживания, то он запросто мог набрать на них шоколадок и конфет для матери. Может, эта работа позволяла ему не просить у родителей на спиртное, другой причины я не видела.

Как-то он не пришел на смену, и я осталась в этом огромном, просматриваемом насквозь ларьке одна на всю ночь. Пока у ларька толпился народ, страшно не было. Самым криминальным по части «наездов» была глубокая ночь – между двумя и пятью часами утра. Народу в это время на улицах нет, а значит, нет и свидетелей. Что хочешь, то и делай.

Надо признаться, что наш ларек несколько раз «бомбили», то есть разбивали витрины и уносили собой, что под руку подвернется. Но каждый раз мне везло, это происходило не в мою смену. На мой взгляд, его даже мало бомбили, потому что среди всеобщей перестроечной разрухи это стеклянное, безукоризненно сделанное по всем правилам дизайнерского искусства чудовище бросало своим видом вызов нищете и грязи, царившей вокруг, и даже у эстетствующего интеллигента могло вызвать приступ разрушающего безумия.

Эти шакалы появились в четвертом часу. Возле ларька стояла машина, двое мужчин покупали шампанское. Они подождали, пока мужчины отъедут, потом приблизились к окошку.

– «Беломор» есть? – спросил один из них гнусавым голосом. – Нет? А что есть? «Астра»? Ну дай пачку «Астры»…

Когда я открыла окно, он резко вытянулся вперед, как бы стараясь залезть в окно. Он проверял, одна ли я. Потом они отошли на ту сторону улицы и сгрудились под фонарем. Их было четверо, лет пятнадцати – шестнадцати. Выглядели они мерзко: грязные куртки, рваные штаны, вязаные шапочки надвинуты на глаза. Они закурили, и поглядывая в мою сторону, стали перешептываться.

Меня прошиб холодный пот. Залезть в ларек ничего не стоит, достаточно выбить стекло в форточке. На улице никого нет, так что свидетелей не будет. Так что делай со мной, что хочешь…

Я зажала в руке нож, который всегда брала с собой на смену, и на всякий случай придвинула поближе несколько бутылок потяжелее. Лишь бы не получить ими же по голове! Ладно, прорвемся, уговаривала я себя, наблюдая, как к ларьку приближаются двое из них. Главное, не показывать страх! Зубы у меня лязгали, но я постаралась улыбнуться. Остальные двое встали «на стреме».

– Жвачку за сто рублей, – сказал рыжеватый блондин. Он прошелся взглядом по моей фигуре, нагло ухмыльнулся и подмигнул.

Окаменев лицом, я подала пластик жевательной резинки, взяла деньги, мой взгляд случайно задержался на втором – низкорослом, прыщавом подростке. Он был чернявый, с большими, как у жабы, мясистыми губами. Поймав мой взгляд, он недвусмысленно провел толстым, блестящим языком по губам. Меня передернуло.

– Ты что, одна тут? – сладко поинтересовался рыжий.

– Ну что вы, парни, – я старалась, чтобы мой голос звучал ровно, и мне это почти удалось. – Сейчас напарник подойдет.